Волжское затмение (СИ)

Собеседник выразительно, прожигающе взглянул на него, склонил набок голову и вдруг улыбнулся. Коротко. С язвинкой. Будто колкость какую сказать хотел. Покосился на скучающего неподалёку конного милиционера, на двух молодых бездельников, что стояли, облокотясь о перила, и лузгали семечки.

— Отойдём, Александр Алексеевич. Вон туда… А то проходу мешаем. Люди с поклажей идут, а мы… — и, прихватив своего приятеля за локоть, повлёк его через дебаркадер в дальний угол пристани у носа парохода. Здесь и в самом деле было пусто, и никто, даже случайно, не мог их слышать.

— Волнуетесь, Александр Алексеевич. Нехорошо, — покачал он головой, всё так же ехидно улыбаясь из-под острых усов.

— Мало нас. Слишком мало, Борис Викторович. Вы же понимаете, что даже в случае вашего успеха в Рыбинске… — чуть сдавленно, но спокойно проговорил Александр Алексеевич.

— Тут уже нечего обсуждать. Всё решено. Помощь мне обещана твёрдо. Наше дело — верить. И продержаться. Три-четыре дня. Самое большое — неделю. Ваши сомнения мне понятны, но назад не отыграть. Верьте. Это уже полдела, — отрывисто и веско проговорил собеседник. — И прошу вас, Александр Алексеевич, соблюдайте конспирацию. Здесь даже стены могут слышать. Я — Виктор Иванович.

— Виноват. И спасибо, что обнадёжили, — съехидничал, не выдержав, Александр Алексеевич. — Я сделаю всё и пойду до последнего. Как и вы. Тут никаких сомнений. Но почему вы так верите… им? — и указал взглядом куда-то вверх по Волге.

— Просто я хорошо их знаю. Для них деньги — всё, им ни царя, ни Бога не надо. Такими деньгами там не бросаются. А если бросаются, то знают, что смогут их с лихвой вернуть. Вот и всё, — с жестяной усмешкой пожал плечами Виктор Иванович. — А если это и не так, — улыбнулся он шире, но уже добрее, — у нас же с вами, Александр Алексеевич, всё равно другого пути уже нет. Вот и вся моя вера.

— Воля ваша, Виктор Иванович. Но здравый смысл… — усмехнулся в свою очередь Александр Алексеевич, и смутная тень пробежала по его хмурому лицу. И мелькнула странной досадой в карих, непроницаемых, чуть навыкате, глазах.

— А здравый смысл здесь плохой советчик, дорогой мой Погодин. Дело надо делать. А резонничать — после. На почётном геройском отдыхе. Только так. А иначе — пуля в лоб. Не чужая, так своя. Собственноручная. Вот и все резоны, — и Виктор Иванович счёл нужным смягчить сказанное лёгкой, но многозначительной улыбкой.

Александр Алексеевич резко выпрямился. Губы под усами-кисточками плотно сжались, густые брови сползлись к переносице. Но он промолчал. Лишь длинно выдохнул воздух из широких ноздрей.

— Вот за это я вас и ценю, Погодин. Выдержка в нашем деле — всё. И верю в вас. Ну, прощаемся. Пора… — и Виктор Иванович кивнул в сторону капитанского мостика. Туда уже забрался капитан в ветхом штопаном кителе и старомодной фуражке. В руках он вертел жестяной рупор, готовясь скомандовать отход.

— Постойте, да ведь рано ещё, — с недоумением поглядел Погодин на часы-луковицу, а потом на Виктора Ивановича. Тот кивнул, и по его лицу скользнула загадочная усмешка.

— Так надо. Всё сговорено. А нам с вами зазор во времени не повредит, так ведь, Александр Алексеевич?

Погодин пожал плечами и кивнул.

— Прощайте, — тихо проговорил Виктор Иванович. — Впрочем, какого дьявола… До свиданья. До скорого победного свидания! Связи больше не будет, так что действуйте, не ждите.

— Удачи вам. С Богом!

И они коротко обнялись. Виктор Иванович подхватил свой маленький дорожный саквояжик, обошёл изгородь и шагнул по сходням на палубу. Капитан рявкнул что-то в рупор и дал хриплый, прерывистый, прокуренный дешёвым углём гудок. Отдали швартовы, и пароход закачался, заколотил, заплескал колёсами.

Погодин, не глядя больше на отходящий пароход, резко повернулся и зашагал к набережной. Наспех проверился на ходу на возможную слежку. Ничего подозрительного. У здешних стен ушей, кажется, нет, зря опасался Виктор Иванович. А чтобы остановить его, Погодина, нужны, помимо ушей, ещё и крепкие вооружённые руки. А они у Советов слишком слабы и коротки.

Теперь мы вдвоём