Волжское затмение (СИ)

Сюда, в древний тихий Ярославль, революционные веянья почти не долетали. Жизнь шла через пень-колоду, всё более скудея и ужимаясь. Слава Богу, совсем отменили плату за учёбу, иначе бы — прощай, училище. Разрываясь между учёбой и случайными заработками — совестно было сидеть на шее у отца — Антон несколько месяцев не видел Дашу. Не до встреч было. А потом революция заложила очередной вираж, и к власти пришли большевики. Отец теперь до ночи пропадал в своём депо по партийным делам. Антон только тогда и узнал от него, всегда сдержанного и молчаливого, что он уже больше года в большевистской партии. Но таких, как Василий Андреевич, в городе было немного. Ярославцы настороженно и неодобрительно присматривались, принюхивались к новым властям, не зная, чего от них ждать. Притихли, затаились, исчезли с глаз долой некогда знатные люди — купцы, заводчики, видные дворяне. Но это была недобрая, взрывоопасная тишь.

Зимой этого года отец распрощался с сыном и уехал работать в Москву. Там, объяснил он, и платят больше, и работа интереснее. Антон понимал, что дело тут вовсе не в работе, но не расспрашивал. Без толку. Перед отъездом Василий Андреевич устроил сына на хорошее место. Кочегаром на мельницу Вахрамеева, что высится серой пятиэтажной громадой над Которослью. Работа эта могла считаться хорошей только по нынешним временам. Была она тяжёлой, жаркой и пыльной. Поначалу было очень туго. Но Антон, крепкий, смышленый и ухватистый, быстро свыкся. Работали сменами по двенадцать часов. Антону как учащемуся сделали послабление — день через три, без ночей. В училище на его “рабочие” прогулы смотрели сквозь пальцы. Точно так же “прогуливали” все ученики старших классов. Да и шло к тому, что училища да гимназии скоро вовсе упразднят. Что будет взамен — никто не знал.

В один из вечеров после смены Каморин по обыкновению блаженствовал в реке. Замерев на спине, он с наслаждением ощущал, как бегучая вода Которосли расслабляет его, вымывает усталость из одеревенелых мышц. Открыв глаза, Антон увидел мельком, как по высокому берегу, по тропинке, торопливо движется невысокая, худенькая женская фигурка в платочке и длинной юбке. Он, конечно, не обратил бы внимания, но характерные отмашки рук, да и сама походка — по-мальчишечьи скорая и твёрдая — показались ему знакомыми. Давно знакомыми. С детства. Дашка! Да, это, кажется, она! И Антон, раньше чем успел что-либо сообразить, уже выскочил из воды, обтёрся наскоро и принялся поспешно одеваться. Догнать! Догнать…

И резво, взмахивая руками, Антон потрусил вслед за удаляющейся девушкой.

— Даша! Дашка! — окликнул он, подбегая. И похолодел. А ну, как обознался? Во конфуз!

Девушка вздрогнула, приостановилась, обернулась. И просияла. Её улыбка была полной, радостной, счастливой. От неё смешно морщился нос и чуть приоткрывались дёсны над зубами.

— Антон? — ошарашено моргая, вопросительно протянула она.

— Даша… Дашенька… — пробормотал Антон, неудержимо улыбаясь в ответ.

И с этих пор они встречались каждый вечер. Антон уже знал всё о её жизни. Даша, оказывается, тоже работала. Учила грамоте малышей в рабочей слободке, в Тверицах, что сразу за Волгой. Мать, Нина Петровна, работала в детской больнице фельдшером, но в последнее время стала сдавать здоровьем, взяла отпуск и жила теперь в деревне под Рыбинском. Даша по-прежнему жила нелегко, но, по крайней мере, не голодала. И — главное! — в ней не осталось и тени от той придавленной, заморённой, потемневшей от невзгод девочки. Это была теперь взрослая, полная неброского достоинства девушка, уже вошедшая в отпущенные природой манящие, будоражащие формы. Особенно волновала коса. Толстая, в два Антоновых пальца, тугая, цвета зрелой пшеницы и длинная, до пояса. Антон упросил-таки Дашу не закалывать её, не прятать под платком, а носить свободно. Девушка упрямилась сначала — не привыкла, — но уступила. И чувствовалось, что ей очень нравится его внимание.

Так прошло полмесяца. И вот вчера Антон, по обыкновению, поджидал Дашу у перевоза. Но она появилась совсем с другой стороны — из города. Обеспокоенный Антон участливо заглянул ей в лицо — и едва не отшатнулся. На него смотрела та, прежняя Даша, которую он помнил год назад. Лицо заострилось. Под глазами — усталые бессонные круги. А ещё — испуг. Никак нельзя было поймать её взгляда. Она то и дело опасливо озиралась.

— Дашка, что случилось? — встряхнул её за плечи Антон.

— Антон… — еле слышно проговорила она. — Я… Я завтра уезжаю. Мне очень надо. Срочно.

— Да что ты? Зачем? Куда? — не понимал Антон.

— В Рыбинск. Завтра пароходом… — затухающе прозвенел её голос.

— Да что там? С матерью что-то? — почти кричал Антон ей в лицо.

— Да… Болеет. Написала. Зовёт… — и девушка махнула рукой в сторону Волги. — Ты не беспокойся. Всё будет хорошо. Я скоро. Мы увидимся. И, Антон, не провожай меня. Я сама. Прошу тебя, не надо. Ради меня…

— Господи, Дашка… Ну хорошо, не буду. А завтра-то? Завтра можно проводить? На пароход? — бормотал совсем сбитый с толку Антон.