Волжское затмение (СИ)

— Чёрт-те что, безобразие! — ядовито шипит он в перекуре, потрясая зажатым меж пожелтевшими, длинными, в дряблой коже пальцами окурком самокрутки. — Никаких условий! Ан-ти-са-ни-та-рия! Хорошо, если обойдётся! А ну, как сепсис? Или тиф? Да это ещё с полгоря! А если оспа? Или холера? И сами виноваты будем… Взялись за хирургию в таком свинарнике! — и скорбно качает головой.

— Ну… А делать-то что, Сергей Саввич? — непонимающе моргает Антон.

— К властям пойду. Затеяли эту мясорубку, так пусть хоть о людях подумают. Медикаменты нужны. В городе их — завались, военные ещё запасы, не успели растащить. Откуда спирт у спекулянтов, не думали? Пусть делятся. Медпункты надо создавать, с питанием решать что-то… Иначе всё это — мартышкин труд. Вымрет город, без обстрелов вымрет! — и Губин резко, решительно махнул рукой.

— Ну, дай вам Бог, — покачал головой Антон, сомневаясь даже в самом ничтожном успехе этого предприятия.

Но сомневался он преждевременно. В мешках, судя по бодрому и ершистому настроению доктора, было что-то очень важное и ценное.

— Уф-ф! — отдувался он, освободясь от поклажи. — Ну, ребятня, сегодня праздник у нас. Выпросил у лазаретских бинтов, спирта и антисептика. Это, знаете, порошок такой. Ведро воды из реки достанешь, всыплешь туда — и можно пить, не пронесёт. Великая вещь! Костя, неси осторожнее, там спирт! Разобьёшь — я тебя лично вот этими дряхлыми руками сотру в ядовитую пыль, так и знай! А у тебя, Антон, главное сокровище — сухари! Ох, и твердокаменные, скажу я вам! Как бы не с последней турецкой кампании! А что? Хлеб тогдашний не чета теперешнему был, могли и долежать… Как тут? Что болезные наши? Как там Дашенька с ними?

— Всё спокойно, Сергей Саввич, — осторожно улыбнулась ему Даша. Она уже здесь, встречает. — Все живы. У некоторых, правда, температура, но…

— Так-так, — мигом посерьёзнел доктор и остро впился глазами в девушку. — Температура? Высокая?

И уже шёл с керосиновым фонарём в руке вдоль рядов лежащих и сидящих на полу пациентов, то и дело приостанавливаясь и пристально, сквозь очки, вглядываясь в лица. Будто не было за плечами длинного, изнурительного дня, будто не он, а кто-то другой пыхтел только что через весь город, навьюченный, как ишак, бесценным грузом.

— Как вы? Болит? Сильно? Ну-ка… Ничего, ничего… — коротко бросал он. — Терпеть. Терпеть…

И началась обычная, под резкие, но незлые окрики доктора, ежевечерняя перевязочная суета. Антон и Даша помогали раненым подняться, доводили до дощатого настила, около которого колдовал, звеня своим инквизиторским арсеналом, Губин. Подавали бинты, подносили воду. Глаза и руки их случайно встречались — и долго не могли разняться, отстать друг от друга. И, наслаждаясь этими случайными касаниями, они на миг замирали и забывались, улыбаясь пространно и глуповато. Улыбался и доктор, косясь на них между делом, но ни словом не одёргивал. Это было странно: обычно он не скупился на едкости.

Когда перевязка закончилась, Антон вышел во двор перевести дух. Воздух чуть повлажнел, очистился и был почти свеж. Осела пыль. Отнесло к окраинам едкий дым пожаров. Сильно пахло гарью, но к этому запаху притерпелись здесь уже все и почти не замечали. Антон потянулся и неторопливо, наслаждённо, расправляя и наполняя слежавшиеся в душном подвале лёгкие, вдохнул. И вдруг почувствовал мягкое, лёгкое, будто боязливое прикосновение. Частое, нервное дыхание. Даша стояла рядом и неистово, самозабвенно глядела на него. Отсветы багрового зарева светились в её широко распахнутых глазах. Антон повернулся, встретился с ней взглядом, нежно обхватил её за запястья и притянул к себе.

— Антон… Наконец-то… Господи, я так соскучилась! Слава Богу… Обними… Обними меня покрепче. Вот так… Не говори… Ничего не говори! — поспешно, звеняще прошептала она.

И Антон молчал. Молчал — и вбирал в себя её тепло, её дыхание. И она, словно набираясь сил от него, всё крепче и крепче сжимала объятия. И тянулись уже друг к другу их истончённые, обкусанные, растресканные губы, как вдруг скрипнула и нехотя, лязгнув о порог нижним краем, открылась позади них подвальная дверь, и во двор, щурясь и ероша седой затылок, боком протиснулся Губин.

— Эх-хе-хе… — глубоко, с перебором, старчески зевнул он. — А-а… Вот вы где. Извиняйте уж старика. Помешал…

Антон и Даша вмиг отпрянули друг от друга, часто дыша. А доктор подошёл ближе, почти вплотную, и, поправив очки, пристально вгляделся в них.

— Вот что, ребятишки, — вздохнул он. — К ночи уже. Вы ступайте уж. Ступайте. Я тут подежурю. Справлюсь, ничего.

— Что? — выдавил ошеломлённый Антон. — Вы? Один? Как?

— Прекрасно, — махнул рукой старик. — Нечего там всем вместе. Тесно. И душно. И ни к чему вообще. Вот и ступайте. До шести утра свободны. Шагом марш…

— Но, Сергей Саввич! — попыталась возразить Даша. — Вы же совсем не отдыхаете! Вы ж худой совсем и жёлтый! Так нельзя!

Доктор снова поправил очки и театрально подбоченился.