Вонючий рассвет

- Неужели не понравился? - с вызовом спросил Махов, заметив, промелькнувшую по лицу писателя гримасу.

- Почему? - удивился Макаров. - Что-то не так?

- Вас выдали рефлекторные подергивания губ, они складываются в неприличное слово.

- Навет. Ничего подобного. Почему я должен плохо к вам относиться? Наоборот, вы мне очень симпатичны. Некоторое раздражение вызвали мои собственные проблемы. Посмотрел на вас и вспомнил о своем, о писательском.

- Еще чище! Живым укором мне до сих пор быть не приходилось.

- Вижу, что вы, Махов, привыкли строить жизнь по собственному разумению, а такие люди всегда вызывали мое восхищение. Такой уж у нас, у русских, склад ума. Любим умельцев да независимых. Одно плохо - не знаю, чем смогу привлечь вас к совместной работе над бумагами Кларкова, - ответил Макаров, что-то подсказывало ему - с этим человеком надо быть жестким и честным, только так можно рассчитывать завоевать его доверие. - Вы, Махов, прямо-таки светитесь от довольства. А я к вам за помощью, дурачок...

- Будь проще, писатель. Не мучайся без причины, хорошо? Давай, ближе к делу! Считай, что мы уже перешли на "ты".

Макаров моментально почувствовал себя комфортно. Нет, честное слово, этот Махов производил самое благоприятное впечатление - элегантный, раскованный, кажется, надежный. Обращаться на "ты" оказалось и в самом деле удобнее.

- Мне помощь нужна...

- И ты, значит, сразу ко мне. Не понимаю, чего ты от меня хочешь?

- Если бы не нужда, я бы к тебе и близко не подошел.

- Верю. Ну, слушаю.

Макаров поведал заранее заготовленную байку о неисчислимых интеллектуальных сокровищах, которые могли остаться после исчезновения Кларкова.

Но Махов не проявил интереса к просьбе поработать над бумагами исчезнувшего друга. Судя по кислому выражению его лица, можно было понять, что у него самого в ящике письменного стола этих сокровищ навалом.

- Я занят, - отрезал он.

- Разве я прошу тебя помочь разгрузить вагон с картошкой? - возмутился Макаров. - Речь идет всего лишь о листочках бумаги, на которых выведены рукой твоего друга какие-то слова. Может быть, важные. Помоги установить это.

- Послушай, писатель, - уже более благосклонно произнес Махов. - Вряд ли я смогу тебе помочь. Я - ученый. Завиральные идеи Виктора меня никогда не привлекали. Не верю я в нуль-транспортировку и прочие чудеса.

- И не надо - прочитай и скажи: "Чепуха". Всего-то и дел.

- А сам не можешь?

- Честно говоря, мне бы не хотелось заниматься этими бумагами одному. Сознаюсь, что мое отношение к физике пространства-времени довольно своеобразно. Я могу понять что-нибудь неправильно, мне может что-нибудь почудиться... Я, знаешь ли, излишне эмоциональный. А главное, Ксения требует, чтобы бумаги были просмотрены в твоем присутствии. Спорить с ней тяжело, сам знаешь.

- Вот - зараза! - зло сказал Махов. - Хорошо, передай ей, что я приду. Но начинай без меня, хорошо? Будут вопросы - обращайся.

- Когда настанет пора делиться славой?

- Терпеть не могу низкопробные шутки!

Макаров от души расхохотался.

- Так что там произошло с бумагами Виктора? - Махов сдался.

- Лежат, ждут нас с тобой в гости.

- Знал бы ты, как это все некстати...

- Все и всегда случается некстати, - заявил Макаров уверенно. - Это мне, как писателю, известно абсолютно точно.

- Понимаешь, у меня в Нью-Йорке книжка вышла, ее перевели на русский язык, мне нужно ее срочно отредактировать.

- А что, мало вокруг редакторов?

- Но это моя книга!

- Да ладно! Только не говори, что ты своей книжкой с утра до вечера занимаешься! Из дома выходишь, проветриваешься?

- Ну?

- Могу, конечно, и сам просмотреть бумаги, но какой в этом смысл, если я не в состоянии понять, что в них написано? Слова, сами по себе, значат гораздо меньше, чем об этом принято думать. Мне ли не знать, как важно вовремя раскрыть смысл, который обязательно таится между строк. Текст - это всегда шифр, каким бы понятным и открытым он не казался своему создателю. А это значит, что нам предстоит отыскать ключ, который поможет нам прочитать заметки Каркова правильно. Виктор, насколько мне известно, был крайне нестандартным человеком, и его манера воспринимать обыденные вещи была далеко не общепринятой, правда?

- Тут ты прав, - задумчиво произнес Махов. - Никогда не думал об этом. Мне всегда казалось, что должны существовать какие-то основополагающие вещи, которые все воспринимают одинаково. Наверное, я ошибался.

- Вот для этого, мой друг, собственно, и существуют писатели - их цель доходчиво объяснять элементарные вещи. Считай, что это услуга, которую я оказал тебе. Добровольно и безвозмездно. Ответь мне тем же.

- Хорошо. Ты меня уговорил.

Макаров вздохнул с облегчением - ему удалось привлечь к работе Махова и не проболтаться о странных свойствах кабинета. Пусть теперь Махов сам разбирается с изобретением своего друга.