Воображаемые встречи

… Венецианский вечер плывет над лагуной. Так, кажется, пишется в книгах? Ганс поднял глаза к небу и вздохнул.

Сейчас скажет: «Как много звезд! И это всё — миры!»

Нет, он молчит. Слава богу.

— Посидим здесь, — сказала Козима. — Вечер на редкость теплый.

— Как много звезд… — начал Бюлов.

— … и это всё миры.

— Что ты сказала?

— Ничего… Не находишь ли ты, что Вагнер слишком самонадеян?

— Такие слова неприменимы к Вагнеру.

— Почему?

— Потому что к нему нельзя подходить с обычной меркой.

— Все-таки он влюблен в себя. И все время позирует. Когда я шесть лет назад увидала его впервые, он показался мне прежде всего актером, комедиантом. Я была девчонкой тогда, но поняла.

— Тебе было шестнадцать лет, — мечтательно сказал Ганс.

«Быстро сосчитал», — подумала Козима.

— А ему сорок. Он ведь на два года моложе твоего отца. А теперь ему сорок шесть.

— У тебя хорошие способности к арифметике! — раздраженно отозвалась Козима. — Но скажу тебе, что он мне и тогда не понравился.

— А твой отец говорит, что ты тогда же влюбилась в Вагнера.

— Мой отец часто говорит несообразности. И он удивительно любопытен к чужим делам и чувствам. И всегда попадает пальцем в небо.

— Если бы я не знал тебя, Козима, меня очень огорчил бы такой отзыв о твоем отце…

— …«и о моем учителе», — подсказала Козима. — А ты думаешь, что знаешь меня?

— Полагаю, что знаю.

Козима промолчала.

«Чудное небо, — думала она, — и всюду счастье. Всюду. Когда же оно придет ко мне?»

— Эти отрывки из новой оперы Вагнера, — начал Бюлов, — удивительны. Любовь и смерть. Любовь рядом со смертью.

— Этого я не понимаю, — холодно сказала Козима.

— И как он умел преобразить легенду!

— Ты ее знаешь? — торопливо спросила Козима.

— Кого?

— Легенду, разумеется.

— А я думал — женщину.

— Значит, была женщина?

— Ты же встречала ее в Цюрихе.

— Ах, эта жена купца? Красивая.

— Очень.

— Но какая-то… без костей.

Бюлов пожал плечами.

— Расскажи мне сначала про легенду, — вновь начала Козима.

— Да ведь ты ее знаешь.

— Нет, я знаю только сценарий Вагнера. А ты сам сказал, что это не одно и то же. И Вагнер так говорит.

— Видишь ли, существуют несколько средневековых легенд о Тристане и Изольде. Но они скорее забавные.

— Забавные?

— Ну да. О том, как остроумная королева обманывает своего старого мужа.

— Вот как!

— Существуют так называемые кочующие сюжеты. Наиболее распространенные из них, обнаруженные дальнейшими изысканиями…

«Есть люди, — думала Козима, — которые даже о прекрасном говорят так, что отбивают всякую охоту слушать».

Она была несправедлива. Ученики Бюлова всегда слушали его с интересом, а музыканты оркестра ценили его искусство говорить коротко и убедительно. Она была чудовищно несправедлива и сознавала это.

— В одной из легенд рассказывается, — продолжал Ганс, — как при дворе короля Марка жил юноша, по имени Тристан. Но король был бездетен, и, хотя очень любил Тристана, он задумал…

— Ну хорошо, я поняла. Тем более, что и в опере Вагнера то же самое. Теперь расскажи о жене купца.

— О Матильде?

— А разве есть другая жена купца?

— Да нет… Ты так перескакиваешь с одной темы на другую.

— Угу!

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что я перескакиваю с одной темы на другую.

Бюлов снова пожал плечами.

— Это было еще в Цюрихе, куда Вагнер бежал после дрезденских событий.

— А это правда, что ему угрожала смертная казнь?

— Как будто ты этого не знаешь!

— Ну, продолжай.

— Вагнер переехал в Швейцарию и там познакомился с Отто Везендонком.

— Это и был старый муж остроумной королевы?

— Отто не стар. Ты же его знаешь. Любезнейший человек и большой ценитель музыки.

— И она, кажется, совсем не остроумна…

— Отто был восхищен Вагнером и предложил ему поселиться рядом с его виллой.

— Действительно, забавно!

— Что же тут забавного?

— Ничего. Продолжай.

— Матильда была очень молода, чуть старше тебя, и восторженна. Вагнер, конечно, неинтересен внешне: тщедушный, неуклюжий.

— Я же его видела!

— Ну да, ты его видела. Значит, можешь судить. Но его внутренний богатый мир, гениальность, остроумие, его музыка — все это не могло не произвести впечатления на молодую женщину.

— Знаешь, мне стало как-то скучно слушать. Обыкновенный пошлый роман.

— В том-то и дело, что не совсем обыкновенный. Совсем не обыкновенный. И даже трогательный.

— Да?

— У нее был муж, у Вагнера жена.

— Эта вульгарная Минна? Я помню: ужасно крикливая. Кстати, куда она девалась?

— Они разошлись. Бедняжка сильно хворает.

— Значит, он почти свободен?

— Я вижу, тебе ее не жалко.

— Ни капельки… В чем же заключалась необыкновенность того романа?

— В том, что они с самого начала отказались друг от друга, хотя и продолжали друг друга любить.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я не могу этого знать. Но я этому верю, — сказал Ганс с чувством.

«Все-таки он благородный человек, — подумала Козима. — И у него сейчас такое хорошее лицо, когда он говорит обо всем этом».

— Если хочешь знать, меня это не восхищает, — сказала она. — Отказываться всякий умеет.

— Ты думаешь?

— Особенно, если грозят разные неприятности. А вот завоевать, удержать!.. Мне нравятся те, кто не отказываются.

— Но если это связано с несчастием других?

— Не знаю, — сказала Козима.