Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Доктор Спенсер отступил назад, и я увидел, как снова застыли выражение его лица и осанка. Словно тень облака пронеслась над пейзажем. Я внезапно очень, очень устал. Кто были эти бледнолицые ученые и просветители? В чем была их человеческая природа? Но от этих вопросов я тоже устал. Я рассмеялся – хохотом отвращения, а ни в коем случае не радости, и немного пошатнулся под тяжестью заявлений доктора. Доктор Спенсер схватил меня за локоть, наклонился и заглянул мне в глаза. Когда он кивнул, это было все, что мне было нужно – знак родства, признания. По духу мы были братьями.

– Было очень приятно с вами познакомиться, сэр, – вот и все, что я смог сказать. Я слегка поклонился. Доктор Спенсер ответил мне тем же, прощаясь, потом он повернулся, а я смотрел, как он уходит, и чувствовал и облегчение, и желание последовать за ним.

* * *

Но этому не суждено было случиться, и прежде чем покинуть soirée, мне предстояло расстаться со всеми иллюзиями, которые у меня отобрали, не оставив места для сомнений. Мы с Художником собирались уходить, когда двое джентльменов привлекли наше внимание и представились.

– Дружище! Нам так хотелось познакомиться с вождем маори, и случай сам представился нам. Что вы думаете, э-э, о нашем прекрасном городе?

– Только хорошее. Изучать его – настоящее удовольствие.

– Разумеется. Вы, несомненно, являетесь великолепным представителем своего племени. – Тут он повернулся к Художнику. – Вы согласны?

– Маори – прекрасный народ.

Я понял, что мы оба устали.

– Ну да, маори, насколько я понимаю, быстро продвигаются к цивилизации, – вступил в беседу другой джентльмен. – Сравнение показывает, что по уровню своего развития они стоят на соседней ступени с европейцами. Стратифицированное общество, накопление материальных ценностей. Все это верные признаки относительной цивилизованности.

На этом оба джентльмена замолкли, чтобы изучить меня повнимательнее. Их пристальные взгляды заставили меня отодвинуться в сторону. На сегодня хватит.

– И вы считаете, что их лучше выставлять в живом виде, не так ли, сэр?

– Ну почему бы и нет. Хотя осмелюсь заметить, что в демонстрации некоторых формально человекоподобных существ в препарированном виде нет ничего плохого. У дикарей нет христианской души. В некоторых случаях у нас нет оснований предполагать, что они действительно являются представителями человеческой расы. Форма головы, физическая форма в целом. В их анатомии присутствуют… некие анималистические черты.

В продолжение своих рассуждений джентльмен сообщил, что его научные изыскания причастны к неким очень важным открытиям. Мне же пришлось сосредоточиться на собственном дыхании. Я обнаружил, что не могу осознать точное значение его слов. Даже Художника этот разговор явно вывел из терпения, и он посматривал на дверь. Мне не хотелось ничего, кроме как убраться подальше от этих людей.

– Я недавно видел готтентотскую Венеру в Париже. Крайне интересный экземпляр.

Это произнес первый джентльмен, и я почувствовал, что не могу не вступить в беседу.

– Однако мистер Антробус рассказывал мне, что видел ее в Египетском павильоне пару десятилетий назад. И что, она умерла вскоре после этого?

– Да, и теперь ее можно увидеть в Musée de l’Homme[68]. Над ней отлично поработали. Не совсем понимаю, как им удалось так хорошо сохранить цвет кожи. Если только не обошлось без краски и лака.

Значение сказанного доходило до меня постепенно, словно я погружался в кошмарный сон вместо того, чтобы просыпаться. Вот в каком мире я теперь жил – где не было ничего святого, где ничто не могло избежать алчных рук этих ученых мужей? Ничто из сокровищ, которые я видел вокруг, не могло их насытить – им нужно было забрать все. Даже нашу плоть. А потом? Они не успокоятся, пока не овладеют самой нашей сущностью? Нашими душами? Ибо что еще остается, когда преступается святость тела? Что же это за дикая страна?

Подозреваю, что Художник заметил засверкавшую у меня в глазах ярость, потому что потянул меня к двери, поспешно раскланиваясь по пути. Оказавшись снаружи, я согнулся пополам и попытался отдышаться, попытался подавить ужас и гнев, которые угрожали меня захлестнуть.

– Не обращай внимания, Джеймс, – сказал он. – Да, ты можешь столкнуться с подобными типами, но мы же не такие, верно? Боже мой, как чертовски опрометчиво с их стороны было так тебя расстроить.