Воображаемые жизни Джеймса Понеке

– Я не лью слезы по этому поводу, сэр. Люди добры. На самом деле очень добры, даже когда они видят во мне объект развлечения. Я видел, как живут в этом городе те, у кого ничего нет. У меня есть кое-что ценное, кое-что для обмена. He utu. У меня это есть.

– Понимаю. Все так.

– Но я не знаю, достаточно ли этого. Не знаю, правильно ли это. Должен ли человек цениться лишь за свою кожу? За случайность своего рождения?

– За истории, которые он рассказывает?

– Да, истории имеют ценность. Но люди приходят не за этим. Они приходят поглазеть, и у них уже есть придуманная заранее собственная история, которую они примеряют к моему образу в своих глазах, и меня редко вызывают на разговор.

– Нет. Так ничего не выйдет.

– Если только не говорить по сценарию, как наши маленькие друзья.

– А, веселые карлики.

– В повседневной жизни за пределами Павильона я стараюсь стать одним из вас. Но, разумеется, не могу. Самое великолепное представление в мире не позволило бы мне этого, потому что кожа сразу меня выдает, и волосы слишком непокорны. Как и Эрни с Эсме, я могу быть только тем, кого видят другие, иметь лишь ту личину, которую мне приписывают.

Бедный мистер Антробус был явно встревожен мрачным направлением нашего разговора.

– Не расстраивайтесь из-за моих высказываний, – сказал я. – Для меня это исключительно философский вопрос. Может ли человек избежать судьбы, продиктованной ему обстоятельствами, внешним видом или предрассудками его собратьев, вне зависимости от того, насколько просвещенными они себя считают?

– Да уж, Понеке. Мой дорогой мальчик, вы нечто совершенно особенное. Совершенно неожиданное.

– Приношу извинения. Я сказал слишком много. – Я наговорил такого, о чем даже не знал, что задумывался. – Пожалуйста, давайте сменим тему.

– Юноша, стать свидетелем подобных размышлений – большая честь. Хотя я согласен, вероятно, нам будет лучше возобновить этот преинтереснейший дискурс в другое время. Дайте мне немного над ним поразмыслить. Ведь этот вопрос адресован к тому времени, в котором мы живем, не так ли? Осмелюсь утверждать, что никто не должен недооценивать такого человека, как вы, несмотря на вашу молодость и темную кожу. И не важно, насколько чудные у вас волосы! – Мистер Антробус усмехнулся. – Идемте, познакомимся с сэром Уильямом – ваши волосы просто ничто рядом с его пламенно-рыжей кучерявой шевелюрой.

* * *

В дальнейшем мы проводили время, обмениваясь любезностями. Утолять жажду предлагалось вином, портвейном и ромовым пуншем, а еда подавалась крошечными кусочками, которые, как я понимаю, было легче поглощать во время разговора и стоя на ногах, однако среди гостей совсем не было дам, кроме тех, кто нам прислуживал. Художник снова оказался рядом со мной и велел мне обратить внимание на собравшихся в зале знаменитых джентльменов, которыми он очень восхищался. Среди них был доктор Диффенбах[63], чья работа в Новой Зеландии вдохновила моего благодетеля на его путешествие.

– Джеймс, подумать только – нас привела сюда моя работа в Новой Зеландии!

Художник потянул меня за собой по направлению к доктору, но этикет требовал дождаться, пока его представят. К счастью, мистер Антробус держался поблизости и увидел нашу нужду. После взаимных представлений великий натуралист с любопытством оглядел меня.

– Tena koe, мистер Понеке, – обезоруживающе произнес он. – Kei te pehea koe?

– Aue, e te rangatira. Tino whakaohomauri tou reo maku! Engari, he pai te mita o tou reo, ne?

– Ах, ko taku he[64]. Я не настолько хорошо владею языком маори, как можно подумать по моему приветствию. Я знаю его совсем немного. И многое уже позабыл.

– Ae, как и я сам. Так чудесно снова услышать родную речь, пусть даже мельком. Благодарю вас, доктор.

– Для меня тоже кое-что значит повстречать человека из Новой Зеландии. Я всегда надеялся туда вернуться, но не получилось. – Рядом с доктором Диффенбахом образовалась небольшая группа гостей, явно пытавшихся привлечь его внимание. Он посмотрел на собравшихся, затем снова на меня, склонив голову набок и кивая. – Очень надеюсь, что мы еще встретимся, мистер Понеке. А теперь, боюсь, я должен уважить предыдущую просьбу.

Он явно сожалел о том, что ему пришлось прервать разговор, хотя меня это не особенно огорчило. По беспорядочной суматохе, в результате которой был освобожден дальний конец комнаты, было понятно, что уже вот-вот настанет время, когда будет раскрыта цель сегодняшнего собрания. Там стояло несколько столов, на которых под покрывалами находились загадочные предметы. Несколько джентльменов заняли свои места у каждого стола, и присутствовавшим представили маркиза, чтобы тот мог произнести вступительное слово, в основном потчуя нас рассказом о великолепии и огромном значении паровозов – как это техническое новшество изменит все, от судеб бедняков до коммерции людей состоятельных. В этом меня не требовалось убеждать, но не могу сказать, что я точно запомнил многое из сказанного маркизом, потому что мне в память запало то, что было потом.