Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Но приходов и уходов Билли никто не видит. Когда я упоминаю о нем, на меня смотрят словно издалека, словно пытаясь оценить мое состояние. Мисс Ангус кладет руку мне на плечо и велит мисс Херринг принести холодный компресс. Не знаю, как Билли пробирается мимо них, но знаю, что он существует.

Мы с Билли просматриваем эти страницы в те дни, когда он меня навещает, и он говорит, где я прав, где память меня подвела, а где я его удивил. Он напоминает мне обо всех моих обличьях, о названиях улиц и мест, которые я позабыл. Когда мы доходим до глав о них с Генри, он даже улыбается. «Милая Генри», – говорим мы в унисон. Иногда, пока Билли смотрит на меня, я плачу, но он слез не роняет. «Я тоже ее навещаю, – говорит он, – и верю, что она поправится. Верю, что она снова встанет с постели, как и ты». – «Но смогу ли я, Билли? – вопрошаю я. – И куда мне тогда идти?»

«Ты можешь пойти куда угодно, Хеми, – говорит он. – Ты посмотрел мир и примерил все те личины, в которых мог бы жить. Теперь тебе решать, Хеми. Решай, кто ты».

Странник, чудак, моряк, философ. Туземный мальчик в английском костюме, английский мальчик в туземном костюме. Экспонат, любовник, клоун, маори. Человек мира. Просто великолепно. Возможно, в конце концов, все это было по-настоящему. Возможно, все те люди и правда были моим порождением. Иногда казалось, что мир от меня этого требовал. Мир так много требует. Хотя вполне может быть, что все это время я был просто мальчиком, пытавшимся вернуться на орбиту вокруг солнца, своего папы.

И ты, тот, кто живет в светлом будущем, ты даешь мне надежду. Ибо я знаю, что в твое время Империя стала всем, что она ранее притворялась, что марш прогресса все изменил, что никто не страдает от несправедливости, потому что ты наверняка уже настолько выше этого. Я знаю, что прогресс и цивилизация принесли обещанный нам золотой век; что мужчины действуют с осторожностью; что женщины и дети свободны от голодного бремени; что место рождения и цвет кожи не имеют отношения ни к тому, как мир относится к тебе, ни к тому, как ты относишься к миру. Я предпочитаю верить, что города, полные великолепия и прогресса, которые были так близки и дороги моему сердцу, не оказались великой иллюзией; что мы поступаем с другими так, как желали бы, чтобы они поступали с нами; что животные из зоопарка выпущены из клеток и наслаждаются свободой; что мой отец нашел для своего племени безопасное пристанище; что Эсме и Эрни – королева и король мира, где никто не считается ненормальным; это изящная и сильная спина Итана, такая же гладкая и чистая, как в тот день, когда мать его родила; что к вам прислушиваются; что в Aotearoa никогда не привозили мушкетов, так что мои мать и сестра прожили достойную, долгую жизнь; что ни в одном городе никто не спит на улице; что в странах, которые считают себя великими, все люди свободны от притеснений; что мы больше не используем насилие, чтобы высказать то, что нам нужно; что мы такие же благородные, какими всегда себя выставляли; что мы стали лучше, что мы стали лучше. Потому что я не мог привести тебя в мир, который не был бы лучше того, где я нахожусь сейчас.

Я пришел из необузданной дикой страны к великому храму цивилизации, и я влюбился, и меня наполнил страх, потому что из всего этого не вышло никакого толку. Но они тоже меня видели. Они видели, как я смотрю на них диким взглядом, и чувствовали, что я их раскусил. И они не могли с этим смириться. Ты будешь жить лучше, дорогое будущее, и все это окупится. Я знаю, что ты сделан из более прочного материала. Я знаю, что легко они от вас не отделаются. Держи строй, мой потомок. На наш мир снизойдет мир. Щедролюбие и благоволение. И какой же всеобщий вздох почти тут же испустят все народы мира. Мы же это называем Цивилизацией? Как же она будет великолепна. Как величественна. А если нет, посмотри на них за меня диким взглядом.

Примечание автора

Все персонажи и события в этом романе вымышлены, хотя я позаимствовала некоторые основные детали у реальных людей и реальных событий. Хотя я попыталась достоверно воспроизвести особенности Лондона около 1846 года – когда поезда были новым видом транспорта, газовый свет в быту только становился обычным делом, отходы отправлялись в Темзу без очистки или собирались в выгребные ямы, и омнибусы были еще слишком новыми и дорогими, чтобы быть широко доступными, – некоторые из моих описаний могут относиться к более раннему или более позднему времени.

В соответствии с временным периодом истории Хеми слова и предложения te reo Maori[74] не содержат знаков долготы гласных. Такое упущение могло бы быть неадекватным и неправильным для современного языка маори, но мы посчитали, что использовать знаки долготы гласных в тексте, который представлен как дневник маори 1840-х годов, было бы анахронизмом.