Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Роберт и Ребека были вежливы и снисходительны со мной, странным обломком кораблекрушения, и в ответ я предложил им рассказы обо всем, что мог воскресить в памяти про свою родину и великий северный город белых, где у каждого из их бывших хозяев был родительский дом и семья, состояние и доброе купеческое имя. Моим друзьям было легче выносить тяжесть и ненадежность своей теперешней жизни, чем долгие часы работы на какого-нибудь плантатора. Они сказали мне, что никто не заставит их детей работать в поле, чего бы им это ни стоило. Мне было покойно наблюдать за ритмичным течением их жизни, как дети забегают в дом и выбегают наружу, круглыми глазами глядя на оборванного незнакомца на одной из их кроватей. Вскоре они осмелели и принялись перелезать через меня, если игра этого требовала. В конце концов мои ноги обрели устойчивость, и я снова стал думать о других вещах. О доме. Не о Лондоне. Я больше не знал, что думать об этом городе, не знал, что он для меня значил. Но о доме. Как же я тосковал по тому, чего у меня никогда не было. Мой собственный дом. Место, которое просто принадлежало бы мне. Место, где можно отдохнуть. И может быть, завести семью.

На шестой день после моего пробуждения на берег начало выносить тела. Уже несколько дней над морем нависали тучи, и коль скоро ветры и течения были не в духе, Роберт в то утро остался дома и обнаружил в сетях утопленников вместо рыбы. Я еще недостаточно окреп, чтобы далеко ходить, но тела продолжало выносить целых три дня, по одному или по два за раз. В последний день из своеобразного чувства долга я спустился к берегу поприветствовать своих собратьев. Не следовало мне этого делать. Там был Итан, посеревший и посиневший, и раздутый, в целости остались лишь половина его лица и одна рука, но я был уверен, что это был он. Такой сильный мужчина. Без сомнения, погиб при попытке спасти корабль. А я вот выжил. Koretake выжил. Я боролся со рвотой и спотыкался, пытаясь помочь Роберту похоронить его, пока он не велел мне вернуться в дом. Помощи от меня не было никакой. Я начинал к этому привыкать. Но Итан заслуживал лучшего. Он был лучше. Это его должно было выбросить на берег живым. Я был всего лишь пустой чашей для милостыни, ошметком водорослей на корабельном днище. Я осознавал это всем своим существом, пока шел обратно в дом. Мне потребовалось много времени, чтобы преодолеть это короткое расстояние, глядя на лазурный горизонт.

Я не знал, чем был для меня Итан, я не знал, кем он мог бы для меня стать, но его присутствие в мире было таким неистовым, таким значительным, таким великолепным. Таким красивым. Без него мой мир стал намного меньше.

* * *

Как только я почувствовал, что готов, я сказал семье, что мне пора в путь. Мне нечего было им предложить, я ничем не мог отплатить им. Лучшее, что я мог сделать, – это избавить их от себя, чтобы больше не быть обузой.

– Оставайся сколько захочешь, – сказала Ребека, пытаясь изобразить безразличие, хотя ее глаза были такими суровыми, что я понял, что в них пряталась нежность.

– Ты вовсе не обуза, – сказал Роберт, и мальчишки принялись бегать вокруг меня, пока девочки украшали меня гирляндами из кокосовых листьев.

Но они знали не хуже меня, что для меня, застрявшего между мирами, на острове места не было. И несмотря на их протесты, у них хватало ртов, которые нужно было кормить. В конце недели я должен был пойти с Робертом на рынок, а оттуда отправиться в Бриджтаун.

– Там ты найдешь корабль, – сказал он, – и толпу первых помощников в поисках юнги. Но помни, с ними нужно держать ухо востро. Будь осторожен. Будь внимателен. К нам в порты какая только нечисть не стекается. Это жопа мира, и сквозь нее льется поток дерьма. – Ребека издала свой обычный звук согласия, напевая сквозь сомкнутые губы, и в этом звуке было все, что она хотела мне сказать, и многое другое. Она уже считала меня ребенком из своего бездомного выводка. Это можно было сказать просто по тому, как напевно тек ее голос. Потом она вернулась к своей работе, ворча на детей, попадавшихся ей под руку. Я больше не был ребенком, и никакое желание не могло бы сделать Ребеку моей матерью.

Пока мы шли, Роберт снова предупредил меня о вероломстве, которое могло поджидать смуглого парня вроде меня в порту, но единственным способом вернуться домой было утомительное плавание на север, откуда я смог бы отправиться в новое утомительное плавание на юг, в Новую Зеландию. На рынке я помогал Роберту чем только мог, а потом ему настало время уходить, а мне отправляться по дороге на юг в Бриджтаун. Мне не хотелось прощаться с Робертом. Словно все прощания, случившиеся в моей жизни, разом на меня навалились. Я подумал, что с меня хватит, хватит странствовать по всем этим настоящим дорогам и жить воображаемыми жизнями, ни одна из которых не была ни настоящей, ни долгой.