Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Но вот море, теплое море, и я погружаюсь в его глубину. Как младенец в теплую ванну. О, ты, моя мама. О, ты. У меня заканчивается дыхание, и нельзя вдохнуть, разве что вдохнуть воду. Боль закончилась. Мы все в конце концов вернемся сюда, и меня охватывают лень и безразличие, я готов, океан может меня забирать. Возможно, не мой океан, но разве не все водные пространства одной крови? Если я утону, разве он не отнесет меня домой? Разве его течения не отнесут мои кости туда, где они должны быть? Я размышляю о том, что лежит в глубине, и по мне холодной полосой пробегает страх. Волны все накатывают, но потом деревянный поручень, к которому я привязан, снова выскакивает на поверхность, увлекая меня за собой. Мои связанные руки поднимают меня ровно настолько, чтобы можно было дышать. Путы держат меня, даже когда у меня самого нет сил держаться. Мой желудок выходит из-под контроля.

И вот я набит до отвала. Мои уши, нос, рот, глаза полны морем. Море – под веками и между ног. Я настолько же море, насколько человек. Я – океан, но океан не хочет меня принимать.

Весьма скоро океан меня выплевывает.

Внизу твердая, острая поверхность. Потом песок и спокойствие. В этом пятачке на возвышенности течение замирает. Меня поглощает черная ночь. И, как и море, эта черная ночь тепла, а я жив. Я могу стоять, вода доходит мне примерно до пояса, поблизости бьются друг о друга обломки корабля и бог знает что еще, заставляя меня громко позвать. «Эй! Есть тут кто-нибудь?» Луна и звезды дают ровно столько света, чтобы я мог разглядеть зазубренные края досок, и мачт, и раздавленных бочек, толстые, обмякшие, неподвижные тела. Я хочу побежать к ним, хочу потребовать отдать их мне, но теперь мои собственные конечности топят меня, толстые и бесполезные. Все, что я могу, – это держать голову и руки над водой благодаря плавучести деревянного поручня. «Есть тут кто-нибудь? Эй! Здесь есть на чем стоять! Риф? Риф! Плывите ко мне, если меня слышите! Есть тут кто-нибудь?»

В моем голосе мало силы. Меня затапливает стыд, забирая себе оставшееся место.

Я никого больше не слышу. Каким образом земля сумела подняться из моря и поймать меня, мне не ведомо. Но вот я стою в море, в ночи, и жду.

Глава 18

Я очнулся и по тому, как солнечный жар забирается мне под кожу, понимаю, что день наступил уже много часов назад. Солнце высоко, не в зените, но достаточно высоко для того, чтобы палить на меня уже много часов. Это чудо, что я не утонул. Я остаюсь в вертикальном положении только благодаря веревкам, которые еще недавно заставляли меня надеяться на скорую смерть. И, очнувшись, я снова спрашиваю себя, зачем прилагаю столько усилий, чтобы заставлять себя дышать.

Я понимаю, что мои дела плохи. Кости горят. Суставы распухли и не сгибаются. Мои глаза, когда я заставляю их открываться, жжет так, словно в них поселилась тысяча крошечных медуз. Вокруг одна вода, и, однако, кожа на моих губах скручивается, как брошенные в огонь щепки. Во рту нет ни капли влаги. Только ком неподвижного языка.

Солнце печет, вода теплая. Но мне холодно и больно. Не знаю, насколько я могу двигаться или издавать звуки. Возможно, будет не так мучительно, если я перестану вбирать воздух в свои нежные легкие. Это было бы все равно как уснуть. Я мог бы сделать это. Но, гм, нет. Легкие хотят воздуха, он сладок, даже если его больно вдыхать. И мне все равно пришлось бы сражаться со своими путами, чтобы уйти под воду.

Не знаю, пережил ли кто-нибудь еще эту ночь. Если нет, это означает, что Билли с Итаном мертвы. У меня нет сил их оплакивать. Все мое внимание сосредоточено на боли в моем теле. Пусть мне и хотелось бы позволить морю забрать меня вниз, когда небольшая волна приносит соленую воду, заливая мне нос, рот и глаза, я из последних сил тянусь вверх. Вверх. Мое собственное тело мне враг.

Слышится постоянный рев, который, по моему разумению, не что иное, как просто мир. Море – это ревущий голос мира: оно неистово, оно грустит, оно заставляет меня выжить. Оно не заберет меня, потому что со мной еще не покончено. «Живи, – говорит оно, – даже если у тебя нет желания. Ты выживешь. Это твоя метка. Вот кто ты такой».

Я отвечаю ему, что не знаю, кто я такой. «Тсс, – говорит оно, – тсс». Я позволяю его ритму захватить меня, но оно ошибается.

А затем медленно возникают другие звуки.

Прошло уже много времени. Крик мужских голосов, но недостаточно громко, чтобы расслышать. Ритм весел. Вот они гребут – подъем и всплеск. Рыбаки? Спасатели? Приближаются. Отступают. А потом ближе, ближе. «Тсс, – говорю я, – послушай. Тсс». Но пузырьки заглушают этот последний звук, вода поднимается мне до ушей, я чувствую давление моря. Скоро мы зайдем слишком далеко, я и море; скоро оно поглотит меня по частям, и пути назад уже не будет. Но вот рывок, подъем, и на дно лодки течет вода с насквозь промокшего тяжелого груза. Я наверху. И меня колотит такая дрожь, что боль обретает ритм, словно бьет в барабан.

* * *