Воображаемый друг

Она поняла, что Кристофер опять в больнице. Без сознания. Что и требовалось шептунье. А если та достаточно могущественна, чтобы такое устроить, то ей не составит труда исподтишка принудить любого доктора упечь безутешную мать куда следует – для «психиатрического освидетельствования».

– Кто же завладел вашим сыном, миссис Риз? – повторил врач.

– Никто. Простите. Это я просто… Я просто… – Она изобразила немую скорбь.

Все присутствующие тут же расслабились, как будто незримый сержант скомандовал «Вольно».

– Мы все понимаем, миссис Риз, – мягко сказал врач. – Я знаю, насколько это тяжело. Вас никто не торопит. Следующие шаги можно обсудить позднее.

Мать Кристофера догадывалась, что такое «следующие шаги». Это психолог, юрист, чистый бланк, ручка и похороны. Стоит ей только вывести на пунктирной линии «Кейт Риз», как этот докторишка тут же отключит от сети всю аппаратуру, которая поддерживает жизнь в ее сыне. И даже мысли не допустит, что у Кристофера нет никакой смерти мозга. Даже мысли не допустит, что ее сын просто заблудился. Там, где это выгодно шептунье.

– Извините, я сорвалась, – изобразив раскаяние, сказала она. – Не сомневаюсь: вы сделали все возможное.

– Не стоит извиняться, миссис Риз. Мы же понимаем. Вам нужно побыть одной. Вас никто не торопит.

Статисты, в том числе и мрачный охранник, который чесал бедро дубинкой и с вожделением поглядывал на мать Кристофера, покинули помещение. Оставшись в одиночестве, она поцеловала сына в горячий, потный лоб и тихонько, чтобы даже шептунья не услышала, сказала ему на ухо:

– Кристофер, я вытащу тебя отсюда, обещаю.

Глава 67

Эмброуз открыл глаза. И не сразу сообразил, где находится. Не смог вспомнить, как засыпал, но он же определенно проваливался в сон. Причем не раз. Черт возьми, почему он столько дрыхнет? Конечно, привычка в течение дня немного прикорнуть брала свое. В его возрасте такое нормально. Но когда из тебя получается форменный Рип Ван Винкль[62] – это уже перебор. Последнее, что врезалось в память: он проспал все рождественское торжество. Теперь вот продрал глаза и пошел в столовку на ужин, но никого не застал. На часах было 2.17. А в настенном календаре появился очередной крестик, навсегда вычеркнувший целые сутки.

Стало быть, Эмброуз проспал тридцать шесть часов.

– Доброе утро, мистер Олсон, – поприветствовал голос. – Вернулись из сонного царства? Добро пошаловать. – Обернувшись, Эмброуз увидел ночную санитарку.

– Утро доброе, – отозвался он. – Кажется, я ужин проспал.

– И завтрак тоше. И обед. И еще один ушин, – зачастила она. – Ну не страшно. Я вам соберу покушать. Не шелаете в холл перейти? Там потеплей будет.

Миску с остатками вчерашнего рагу она принесла в гостиную, где Эмброуз расположился в своем любимом кресле перед телевизором, который без умолку передавал местные сплетни, вертевшиеся вокруг рождественского праздника в «Тенистых соснах». Эмброуз уже стал думать, что пропустил грандиозное шоу. К традиционным «Мою маму Санта-Клаус целовал» и «Сбил бабулю северный олень» добавилось кое-что новенькое: не иначе как у Всемирной федерации реслинга появилась редакция детских программ, которая и спонсировала это зрелище. На празднике случился крупный скандал, закончившийся нападением миссис Кайзер на сына Кейт Риз. У мальчика носом хлынула кровь, мать отвезла его в больницу, но этим дело не кончилось.

– А дальше-то что было? – спросил он.

– Миссис Кайзер… у нее перестало забывать, – объяснила санитарка на своем ломаном английском.

– То есть?

– От нее уходить Альцгеймер. Это рождественское чудо.

Может, так и было?

Отрешившись и от этой мысли, и от бьющего в окно ветра, он раскрыл дневник брата.

7 июня