Воображаемый друг

По улице, как заметил Кристофер, бежал трусцой еще один человек. Его сбила невесть откуда вывернувшая машина и отбросила на траву. Взвизгнули тормоза. Распахнулась водительская дверь: за рулем сидел тот же бегун. С фляжкой в руке. Увидев, что он с собой сотворил, водитель запрыгнул в машину и укатил. Тогда пострадавший встал, отряхнулся. И продолжил бег по улице. Откуда ни возьмись вывернула та же машина – и сбила его.

– ПОЛОЖИ ЭТОМУ КОНЕЦ, ПОЖАЛУЙСТА!

Кристофер обвел глазами округу. Повсюду какие-то люди наносили себе увечья. Раз за разом. Один мужчина изменял жене с соседкой. Эта парочка целовалась, руки их сплавились, как свечные огарки. При всем желании любовники не смогли бы прервать свой поцелуй.

– ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА! ПОЛОЖИ ЭТОМУ КОНЕЦ! – кричали они кровоточащими губами.

Их крики стучались Кристоферу в извилины. Ощущение было такое, будто он надел наушники и установил громкость на «десять». Потом стал увеличивать до «одиннадцати». Потом до «двенадцати». И так до бесконечности. У него плавился мозг. Температура была сильней испарины. Сильней головной боли. Сильней любой известной ему боли. Потому что это была не его боль. А боль мира. Которой нет конца. Внутри этого безумия рассудок Кристофера искал ответы.

Здесь я провел шесть дней и ночей.

Кристофер вгляделся в кровавый ландшафт. Человеки-почтари веером рассеялись по округе. Залезали на печные трубы. Ныряли в канавы. Повисали на кабельных линиях. Били стекла и двери, пока олени принюхивались к пропитанной кровью земле. Принюхивались в поисках Кристофера. В соседнем доме раздавались вопли.

– Не надо! Не бей меня, мама! – снова и снова молила себя какая-то женщина голосом маленькой девочки.

– Хорошая порка тебе на пользу будет! – отвечала она материнским голосом, снимая ремень. – Чтоб впредь неповадно было!

Кристофер физически ощущал крики этой женщины, которая лупцевала сама себя. Ремень впивался в кожу. Кристофер по мере сил успокоил рассудок. Вытолкнув из ушей эти крики, он стал быстро соображать.

Раздобыть ключ.

Убить шептунью.

Спасти славного человека.

Покопавшись в уме в поисках славного человека, Кристофер услышал, как вернулись прежние крики, изрядно окрепшие. Как только ему подумалось, что мозг его сейчас распадется пополам, вокруг наступила тишина. Как будто на улице кто-то нажал на кнопку выкл. Людишки обмякли, как робот в пиццерии «Чак И. Чиз». Все почтари. А вместе с ними – все олени. Кристофер возвышался на крыше своего дома. Выжидал. Затаив дыхание.

Что-то близится.

Что же?

Внезапно тишину прорезал знакомый звук. По улице катил фургончик с мороженым. Из него разносилась песенка, но маленький репродуктор будто ссохся. Как старинная граммофонная пластинка, забытая на солнце.

Тут шелковица растет,
Мартышка ждет конфетку,
Но и мясо подойдет.
Ласка, прыг на ветку!

Фургончик приближался. Двери домов открывались, на улицу выбегали ребятишки. Терли глаза, как подслеповатые кроты. Жмурились от лунного света. И бежали за фургончиком. Одеты все были по-разному. Одни – как в старых фильмах, которые Кристофер смотрел вместе с мамой. Мальчики в кепках и подтяжках. Девочки – в расклешенных юбочках. Некоторые мальчики – в соломенных шляпах амишей. Некоторые девочки – в платьях, какие носили жены первых поселенцев. Все они стягивались к фургончику; с их змеиных языков слетала песня.

Монетку за катушку дай
И за иглу –  монетку.
Метко денежки кидай.
Ласка, прыг на ветку!

Фургончик остановился. Дети обступили его со всех сторон и наперебой требовали угощения:

– Мне! Мне! Мне!

– Спокойно, деточки, – отвечал им голос. – Плата вперед.

На глазах у Кристофера дети полезли в карманы и вытащили по два серебряных доллара каждый. Потом все легли навзничь прямо в кровь и положили монеты себе на веки. Мороженщик высунул наружу свою обугленную костлявую клешню и принялся собирать деньги. Когда все монеты перекочевали к нему, клешня исчезла в темноте фургона и начала бросать детям эскимо, стаканчики и рожки. Но это было совсем не мороженое.

Это были замороженные оленьи ножки.

Тут шелковица растет,
Мартышка ждет конфетку,
Но и мясо подойдет.
Ласка, прыг на ветку!

Музыка замедлилась, будто ее придержала клейкая лента от мух. Дети обмотали замороженное лакомство своими языками, как змеями. На дне стаканчиков у некоторых не оказалось яблочной прослойки. Вместо нее там лежали глазные яблоки. Другим досталось мягкое ванильное объедение с обсыпкой. Но это были молочные зубки. А один мальчик не мог заплатить мороженщику.

Это был Дэвид Олсон.