Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

Например, Лудольф Картузианец в «Жизни Христа» (ок. 1374 г.) подчеркивал, что Понтий Пилат не желал смерти Иисуса и отдал приказ о бичевании, надеясь на то, что страдания невиновного усмирят злобу иудеев и они откажутся от требования его казнить. По его словам, воины Пилата так жестоко издевались над Христом, поскольку иудеи их подкупили, дабы усилить страдания узника. Да и сотник Лонгин пронзил Христу бок копьем (Ин. 19:34), чтобы удовлетворить кровожадность евреев и показать им, что тот действительно умер. В тексте Лудольфа язычники представали как орудия в руках коварной Синагоги[263].

В Средние века тексты страстны́х трактатов, посвященные Страстям проповеди, постановки страстны́х мистерий и изображения страстны́х сцен на церковных стенах, алтарных панелях или на страницах рукописей были главными проводниками антиеврейских чувств. А иудеи, главные внутренние чужаки христианского мира, к позднему Средневековью превратились в своего рода архетип иноверия, моральной слепоты и этнической инаковости. Именно на них «отрабатывались» многие риторические и визуальные приемы, которые использовали при изобличении других иноверцев, а также еретиков.

В искусстве XII–XIII вв. палачи Христа – как и прочие персонажи Священной и мирской истории – почти всегда были одеты в костюмы или доспехи того времени, когда создавалось конкретное изображение. В следующие столетия и в итальянской, и в северной (французской, фламандской, немецкой) иконографии такой анахронизм не исчез, но к нему прибавились архаизация и экзотизация. Теперь многих собравшихся на Голгофе художники одевали в античные (как их себе представляли) или восточные одеяния.

На позднесредневековых изображениях Страстей можно нередко увидеть арабские, турецкие, персидские и даже монгольские головные уборы. Они указывали зрителю на то, что события разворачиваются не здесь и не сейчас, а далеко на Востоке и в далекие времена. Тюрбан соотносил древних истязателей Христа с современными врагами христианского мира – магометанами: сначала арабами (сарацинами), а в более поздние времена – турками (I.3.1)[264]. Некоторые тексты того же времени представляли иудеев и магометан как союзников по антихристианскому заговору. К примеру, в страстны́х мистериях иудеи (впрочем, как и римляне) могли обращаться с молитвами к богу Магомету[265].

I.3.1. Поругание Христа. Воины, которые его бьют, одеты в экзотические наряды: несколько из них в тюрбанах; у одного поверх надета высокая персидская или монгольская шапка с загнутыми вверх полями. Еще у одного на шлеме закреплены красные крылья – иконографический отголосок гребней на античных шлемах. В позднесредневековом искусстве они чаще всего были зарезервированы за иноверцами-палачами. Справа стоит иудейский первосвященник, одетый в высокую митру, напоминающую митру католического епископа.

Братья Лимбурги. Прекрасный Часослов герцога Беррийского. Ок. 1405–1409 гг.

New York. The Metropolitan Museum of Art. № 54.1.1a, b. Fol. 131v

С начала XV в. в западной иконографии восточные головные уборы превратились в один из главных маркеров инаковости и иноверия. Потому в них одевали не только персонажей, связанных с Востоком, но и язычников-римлян. К примеру, Альбрехт Дюрер изображал в тюрбане римского прокуратора Понтия Пилата, который вывел Христа на суд еврейской толпы[266]. В тюрбанах представляли даже римских богов – Сатурна или Юпитера[267].

При этом ориентализация не обязательно подразумевала осуждение или тем более демонизацию. На исходе Средневековья в восточные наряды нередко одевали и почтенных библейских персонажей – израильских царей и пророков или добродетельных новозаветных евреев, к примеру Иосифа – приемного отца Христа – или Никодима, который помог снять с креста и похоронить распятого Иисуса. В сценах Страстей было множество деталей (виды Иерусалима и Вифлеема как североевропейских городов с готическими шпилями, современные для того времени западные одежды и т. д.), призванных сократить дистанцию между зрителем и сакральной историей. Восточные одеяния, напротив, не давали о ней забыть[268]. При этом в них облачали и римлян, и иудеев. Как тогда зрители сцен Страстей могли их отличить друг от друга? И пытались ли они это сделать[269]?

Одним из главных инструментов идентификации персонажей в позднесредневековой иконографии служили фигуры или надписи на щитах и флагах. Сцены Страстей – особенно Шествие на Голгофу и Распятие – изобиловали такой символикой. Посмотрим на то, как она была устроена.

иконография распятия: право и лево

Многие изображения Распятия, создававшиеся в XIV–XV вв., построены на (почти) строгой симметрии[270]. Они противопоставляют тех, кто находится по правую и по левую руку от Христа: со стороны «агнцев» (праведных и спасенных) и со стороны «козлищ» (грешных и осужденных (Мф. 25))[271].