Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

Особое значение приписывали ране, которую оставило на боку Христа копье сотника Лонгина. Мистики описывали ее как врата, ведущие к сердцу Спасителя, путь к слиянию с ним. Эту рану обычно представляли как вытянутый прямоугольник кроваво-красного цвета или овал, похожий на вульву. К ранам были обращены молитвы, к их изображениям на страницах рукописей почтительно прикасались губами и пальцами, надеясь, что они защитят от физических и духовных невзгод. По той же причине их часто рисовали на амулетах – полосках пергамена или небольших свитках, которые нужно было носить с собой. Текст на одном амулете от кровотечений взывал к римскому сотнику: «Лонгин, который бок пронзил и дал вытечь крови, молю тебя, во имя Иисуса Христа, сделай так, чтобы кровь Марджери перестала течь»[460].

Для того чтобы эмоционально вовлечь зрителя в евангельскую историю и подвигнуть его к состраданию Спасителю, средневековые мастера – вслед за авторами трактатов, посвященных Страстям, – применяли множество разных приемов. Они насыщали изображение узнаваемыми повседневными деталями, так что сакральное действо разворачивалось в «декорациях», которые напоминали зрителю его собственный мир. У французских, фламандских или немецких художников Иерусалим, который был виден вдали, часто напоминал средневековый город с крепостными стенами, готическими церквами и черепичными крышами. Порой – по силуэту собора или каким-то еще приметам – зритель мог узнать в нем (свой родной) Париж, Брюгге или Вену[461].

В XIV–XV вв. многие изображения Распятия превратились в многолюдные сцены, где, помимо основных персонажей (Христа, двух распятых разбойников, Девы Марии, Марии Магдалины, Иоанна Богослова, сотника, который пронзил Христу бок копьем, воина, который протянул ему губку с уксусом, и др.), появилась «массовка». Она состояла из все более многочисленных воинов, еврейских старейшин, книжников и фарисеев, прохожих и зевак, с ненавистью, состраданием или безразличием взиравших на Христа[462].

Одни олицетворяли злобу и слепоту иудеев, которые отказались признать распятого Мессией, обещанным ветхозаветными пророками. Другие – как сотник Лонгин или второй, безымянный, сотник, который, узрев чудеса, свершившиеся после смерти Христа, воскликнул, что тот воистину Сын Божий, – напоминали о силе обращения. Полярные реакции на страдания и смерть Спасителя показывали зрителям таких сцен, как они должны реагировать, что им следует чувствовать и как сострадать Христу (страдать со Христом), чтобы спасти свои души.

Представляя толпу, собравшуюся на Голгофе, художники активно экспериментировали с физиогномикой и мимикой персонажей. На лицах Девы Марии, Марии Магдалины и апостолов мы видим боль и отчаяние, их жесты скорбны, а по щекам нередко текут слезы. Напротив, злословящих палачей или ликующую толпу позднесредневековые мастера стремились показать максимально уродливыми и отталкивающими. И большинство безобразных, часто карикатурных лиц зритель того времени мог легко интерпретировать как еврейские[463]. Как писал историк Митчелл Мербэк, фигуры, которые раньше были всего лишь масками, прибрели собственные характеры. На сцену вышли психологически убедительные типажи с широкой гаммой реакций и чувств: от веры до неверия, от сострадания до ненависти. Глядя, как стоящие на Голгофе наблюдают за распятием Христа, зритель таких изображений тоже мог почувствовать себя свидетелем казни. Он как будто смотрел на нее из-за их спин[464]. Для того чтобы эмоционально вовлечь зрителя внутрь происходящего, часто применялся один прием. Сам Христос, кто-то из воинов или прохожих смотрел не на других персонажей, а изнутри изображения вовне – на зрителя. Встреча взглядов служила катализатором вовлеченности и побуждала смотрящего задуматься о том, что он сделал бы, если бы вдруг сам увидел, как воины подгоняют Христа, несущего крест на Голгофу, или вбивают гвозди ему в ладони[465].

Одной из главных «техник», которая должна была разжечь благочестие и привести молящегося к максимальной самоидентификации со страдающим Спасителем, была мысленная визуализация всех этапов Страстей. Верующего призывали как можно подробнее и конкретнее представить каждую из пыток, каждый из ударов, каждого из палачей. В трактатах о Страстях Христовых, какие с XII–XIII вв. во множестве составляли для клириков, а потом и для мирян, постоянно звучали призывы мысленно перенестись в преторию, где Христа бичевали, или на Голгофу, где он был распят, ужаснуться жестокости палачей и прослезиться, видя, с каким смирением Спаситель принимает все издевательства, тычки и удары.