Воображала

— Да нет, в том-то и дело… Михалыч, ты его оформлял?

— Ну, я…

— Радуйся — одним висяком меньше. Отзывает он свою заяву. Не было никакого похищения, отзвонилась его потеряшка.

Михалыч смотрит скептически:

— Ты уверен?

— Тебе что — больше всех надо? Отзывает — и слава богу! У тебя вон и без того с писаниной завал, шеф уже предупреждал…

— Так уверен или нет?

— Н-ну… Главное, что он сам уверен. — Старлей отводит взгляд. Отпихивает телефон. Закуривает. Михалыч смотрит на него молча.

— Это больше не наше дело, — говорит старлей наконец.

На лице Михалыча — сложная гамма чувств. Откормленный амбарный кот упустил мышь — угрызения совести борются с облегчением, природная лень — с чувством профессионального долга.

смена кадра

Крупным планом — фотография на смятом, а после разглаженном газетном листе. Разъярённый голос Воображалы:

— Всякому терпению бывает предел!..

Камера быстро отодвигается, показывая кабинет Воображалы. Сама Воображала, кипя от бешенства, стоит у стола, сжимая в охапке кучу журналов:

— Я простила им идиотский костюмчик! Я стерпела Леди Вольт — ладно, пусть! Я стерпела Метательницу Грома! Электрогерлу и Укротительницу Молний! Но это… Это уже чересчур! — она швыряет журналы на стол, — Электра!.. Черт возьми!.. Назвать меня — МЕНЯ!!! — этой древнегреческой психопаткой!!! — она бросает на груду бумаг яростный взгляд, те вспыхивают ярким бездымным пламенем, сгорая почти моментально. Воображала смотрит прямо в камеру. Говорит неожиданно спокойно:

— С этим пора кончать…

— Разрядилась? — спрашивает Врач осторожно-насмешливо, — А то под столом есть корзинка.

Воображала фыркает, рукой смахивает со стола пепел, брезгливо отряхивает испачканные пальцы. С размаху прыгает в кресло, забрасывает ноги на подлокотник, крутится, оттолкнувшись от стола носком мокасина. Сообщает гордо:

— Вчера я добила вээмэшную кафедру. Весь список! А они даже не поняли, что в их базе кто-то ковырялся! И, заметь, — ни одной леталки… Кстати, с тебя мороженка — я всё-таки поняла, как можно убрать ту хромосому у даунов… А знаешь, кто заявился сегодня с утра, пока ты благополучно дрых? Коллеги твои бывшие. Ну эти, из Академии. Знаешь, зачем? Просили меня уехать. Даже протекцию предлагали. Вплоть до вызова в Москву или Стокгольм. Не понимаю только — почему именно в Стокгольм?.. Даже денег предлагали… Дурачки!..

Она смеется почти нежно:

— Они до сих пор не понимают, что один город — только начало. Я уже и сейчас потихоньку начинаю контролировать соседние области. Ничего, тяну! Глянула медицинскую статистику — это же просто ужас! Жизни не хватит. Впрочем, насчёт жизни… её ведь и продлить можно, почему бы и нет?

— Не зацикливайся, — Врач не разделяет её энтузиазма, — мы и так тратим на здравоохранение по три дня в неделю.

— Кстати, о днях. Сегодня ведь вторник?

— Ну, вторник, — подтверждает врач неохотно, сквозь зубы. Энтузиазма в его голосе ещё меньше.

Воображала разворачивается лицом к камере, азартно-обвиняюще:

— Что ты затеял сегодня?!

Врач морщится, вздыхает покорно:

— Хорошо, пусть будет так…

— Что значит: «Пусть будет»? Какая пакость у нас намечается?

— Не вали с больной головы на здоровую! — взрывается Врач, — Если тебе так уж приспичило, чтобы я по вторникам устраивал тебе всякие неприятные сюрпризы — не мне, знаешь ли, сопротивляться!.. Но и не тебе меня обвинять!

Продолжить не успевает — в дверь впархивает Типичная Секретарша (миниюбка, жевательная резинка, макияж, полнейшая невозмутимость на фарфоровом личике):

— Там пришли двое из Кабинета Президента. Говорят — им назначено.

Воображала с интересом рассматривает Врача, не обращая внимания на секретаршу. Говорит задумчиво:

— Знаешь, рассуждая о плюсах и минусах прикладной телепатии, я всё больше склоняюсь к мысли о необходимости лично опробовать её на практике, невзирая на некоторый моральный протест…

Врач вздрагивает. Секретарша переводит на него равнодушный взгляд:

— Прикажете впустить или сказать, чтобы зашли завтра?

Воображала играет в «страшного босса» — сидит в кресле, сгорбившись, забросив ногу на ногу и покачивая мокасином, смотрит исподлобья и нехорошо улыбается. Костюм на ней уже другой — бело-голубая тройка (пиджак на два тона темнее брюк с острыми стрелками, а жилет — на два тона темнее пиджака), оранжевая рубашка, манжеты которой на дюйм выступают из рукавов пиджака, и надвинутая на самые брови белоснежная шляпа «шериф». В левой руке она вертит судейский молоточек, описывая им полукруги, словно маятником. Огромная люстра, расположенная точно над головой врача, начинает мелко дрожать, позвякивая подвесками. Врач бросает на неё нервный взгляд, говорит с преувеличенной обидой:

— Ну и ладно! Ну и пожалуйста! Я и вообще могу уйти!..

Делает быстрый шаг назад, одновременно разворачиваясь с почти неприличной торопливостью.