Воображала

Выстрел — не громче хлопка пробки из-под шампанского, взрыв разбитого телевизора, Конти задумчиво рассматривает дымок из глушителя, добавляет:

— Послушная и доверчивая.

— Забавно, — говорит Врач. — Я ведь знал, что меня убьют. Они тогда просто забыли, но я-то знал, что обязательно вспомнят. И не спрячешься. Бесполезно, ежу понятно, куда от них спрячешься? Да и какой из меня нелегал на старости лет! Долго ли я смог бы бегать? Ждать… Это гораздо хуже — ждать. Даже напиться не получается, я пробовал. Ни-фи-га…

— … Кто мог поверить в то, что я что-то там изобрету и получу столько денег, что никогда не смогу их истратить? Ведь просто так сказал, от отчаянья. Тогда был полный мрак, дом заложен трижды… А она — поверила. Она всегда верила моему вранью. И враньё становилось правдой. Всегда… Кто мог поверить, что я останусь честным человеком и не захочу ничего менять? Я сам не верил. Только она. Всегда. Всему. И кто-то наверняка крикнул — «Сейчас она в нас врежется!..»

— … Пьёшь, пьёшь — и ничего. Только голова болит. Ты думаешь, я испугался? Нет. Просто тошно.

— … Однажды она вообразила себя французской маркизой. Мне тогда пришлось учить язык — она не понимала по-русски. Ни слова!.. И манеры… Это не притворство, нет, так притворяться невозможно. Сам виноват. Теперь вот колу люблю, она считает — значит, действительно… ни дня без банки.

— Но всё-таки одного я не понимаю — почему именно вы?

— Сейчас уже поздно. Может быть — и тогда было поздно. Знаешь, когда мне надо было тебя убить? Десять лет назад. Мне тогда ужасно этого хотелось, ты стоял у кабинета, такой молодой, такой наглый, такой благополучный… Хотя, может быть, уже и тогда было бы поздно.

— … Никак не ожидал. Нет, ну в самом деле! Кто угодно другой, но вы? Вам-то какой резон? Не понимаю…

— … Это не месть. Просто так будет правильно. Хотя, может, и месть. Но всё равно — правильно. Я должен. Хотя бы это. Тебя и тех… других. Которым она поверила. Зря. Ты их знаешь. Значит, узнаю и я. Так будет правильно.

— Правильно, — кивает согласно Врач, наливая, — Выпьем.

— Выпьем, — соглашается Конти.

— Но всё-таки — почему?

— А?

— Почему именно вы? Что я вам-то такого сделал?

Конти сосредоточенно думает, говорит уже куда менее уверенно:

— Так будет правильно.

Врач обдумывает этот ответ, потом начинает хихикать. Тычет пальцем в расстрелянный телевизор:

— Так вы что — тоже поверили в эту лажу?!

смена кадра

В узкую кабину лифта втиснуты пятеро. В центре — сияющая Воображала. На ней тюремная роба в голубоватую вертикальную полоску с оранжевым ромбом на груди, ноги в таких же полосатых брючках широко расставлены, руки скованы наручниками, на глазах — чёрная повязка. Голова гордо поднята, вид довольный. По бокам от неё два спецназовца при полном параде и вооружении, за ними, у самой задней стенки — ещё двое.

Двери раздвигаются с непривычным шипением, в кабинку падает желтоватый свет. Один из спецназовцев толкает Воображалу дулом автомата. Они выходят из лифта (Воображала впереди, конвой — приотстав на шаг), оставшиеся двое несколько задерживаются — им мешает Врач.

Он безвольно обвис у них на руках, поэтому его раньше и не было видно из-за спин впереди стоящих.

смена кадра

Из-за узкого стола навстречу входящим с радостной улыбкой поднимается Дядя Гена, протягивает приветственно пухлые руки, делает шаг. Останавливается. Перестаёт улыбаться. Лицо его наливается кровью, глаза вылезают из орбит, рот округляется.

Первые два спецназовца синхронно толкают Воображалу в спину дулами укороченных автоматов, Дядя Гена пятится, ошалело смотрит, как другая пара невозмутимо вволакивает безвольное тело Врача и бросает его в стоящее у стола кресло. Сглотнув, Дядя Гена сипит сдавленно:

— Эт-то… что?!

Спецназовец поводит дулом, указывая на обвисшего в кресле Врача и сияющую Воображалу, которая заинтересованно прислушивается:

— Сопротивлялись при задержании…

— К-каком задержании?! Вы что, с ума сошли?! — шипит Дядя Гена, лицо у него предынсультное. — Снять немедленно!

Один из растерявшихся спецназовцев снимает с Воображалы повязку и наручники. Воображала с интересом осматривается, замечает Врача, дёргает второго спецназовца за камуфляжную штанину — тот испуганно оборачивается, — щёлкает пальцами, развалившись в кресле и по-мужски закинув ногу на ногу (ботинок на колене):

— Любезный, кофе, пожалуйста. И побыстрее!

Вконец ошалевший спецназовец зачем-то отдаёт честь и торопится к двери. На переднем плане Дядя Гена грудью наскакивает на того, кто говорил о сопротивлении и с яростным шёпотом теснит его к той же двери:

— Вы что себе позволяете? Вам что приказано было?! Простого дела доверить нельзя! Что на вас нашло?!