Воображала

Воображала сидит за лабораторным столом, голова опущена, руки безвольно лежат на белом стекле, у локтей и запястий видны расплывшиеся синяки. На ровный звуковой фон (гудение аппаратуры, ритмичные пощёлкивания, позвякивания и потрескивания) накладываются быстрые шаги, с шелестом на стол перед Воображалой шлёпается стопка распечаток. Голос Алика преувеличенно жизнерадостен:

— Ну-ка, детка, давай поработаем!

Воображала медленно поднимает голову. Вид у неё помятый, улыбка блёклая, на висках синяки, под глазами тени. Сквозь шумовой фон приближается, нарастая, неприятное пластмассовое постукивание и шорох резиновых шин по линолеуму. Становится неестественно, пугающе, громким. Воображала морщится. В кадре появляется медсестра с медсканером на тележке и кучей гремящих датчиков в руках, начинает умело и профессионально-быстро лепить их Воображале прямо на синяки. Воображала дёргается, срывает датчики, отшвыривает провода:

— Не хочу!..

Но как-то вяло, неубедительно. Больше похоже на детский каприз, чем на настоящий протест. Обиженно надув губы, трёт синяки. Берёт распечатку. Медсестра невозмутимо поднимает датчики с пола, быстро и профессионально крепит их на отмеченные синяками места.

Воображала морщится, но больше не сопротивляется. Улыбка вялая.

смена кадра

(Смена кадра происходит под оглушительный выстрел, поскольку глушитель сгорел давно и окончательно).

Выстрел сопровождается жалобным хрустальным звоном, мелодичные всхлипы осколков продолжаются ещё некоторое время после выстрела, постепенно стихая. Остаётся одно победное жизнеутверждающее жужжание.

С потолка на чёрном проводе свисает одинокий зубчатый осколок абажура в жёлто-оранжевую полосочку. Вокруг этого осколка с торжествующим жужжанием летает муха. Конти следит за ней с отвращением. Врач у бара гремит пустыми бутылками. Вытряхивает на пол несколько штук, выпрямляется, поражённый:

— Слушай, мы что — всё это вчера выжрали?!

Конти кивает. Неторопливо, спокойно, чуть приподняв бровь — в чём, мол, проблема? Врач осторожно трёт лицо, осматривает пустые бутылки. Конти спускает курок. осечка. Врач болезненно передёргивается, говорит с надеждой:

— Соседи милицию вызовут…

— Не-а! — Конти делает небрежную отмашку пистолетом, из-за разлохмаченного глушителя напоминающим морду терьера. Говорит радостно:

— Все твои соседи сейчас отдыхают на Канарах.

— На Канарах? — тупо удивляется Врач. — Все?

— Ну, может, и не все, — примирительно соглашается Конти. Уточняет:

— Кто-то на Канарах, кто-то — в Крыму, кто-то — в Париже. Кому что нравится. Знаешь, один старый хрыч с пятого этажа захотел в Воркуту. Интересно, зачем ему Воркута?.. А Фриманы вообще себе новую квартиру вытребовали. Забавно… Я почему-то был уверен, что уж они-то предпочтут Израиль.

— Фриманы? — повторяет Врач тупо.

— Ну да. Дом я тоже купил. В жилконторе были страшно рады — он же убыточный…

Врач со стоном опускается на пол у стены, прижимается щекой к холодной крашеной панели, закрывает глаза.

— Приятно быть очень богатым, — говорит Конти негромко, сам себе, — Это многое упрощает.

Врач тихонько стонет. Говорит сквозь зубы, убеждённо:

— Пристрелить меня следовало бы именно сейчас. Из милосердия…

Конти пожимает плечом:

— Патроны кончились…

Задетая его ногой пустая бутылка, гремя, катится по паркету. На её горлышке дрожит зелёный отблеск. Крутится, прыгает вверх-вниз…

смена кадра

Глава 11

Секретная военная база. Лаборатория.

Маленький зелёный огонечек дрожит, прыгая вверх-вниз по шкале. Характерное гудение работающего медоборудования. Восторженный голос Алика, чуть ли не с придыханием:

— Нет, ты только посмотри сюда! Ты где-нибудь видел подобное?! А ведь я ввёл ей в четыре раза меньше, чем любой лабораторной крысе, каплю в море, ни один нормальный человек даже бы и не чихнул с такой мизерной дозы!.. Нет, ты только глянь!..

В лаборатории четверо: Воображала, молчаливая и очень деловитая медсестра, Алик и один из его коллег — с бесцветными ресницами, бежевыми кудряшками над оттопыренными ушами и доброй улыбкой маньяка.

Воображала полулежит в медицинском кресле, высоком и белом, с кучей страноватых приспособлений и гаджетов. Её голова откинута на специальную высокую спинку, руки привязаны к подлокотникам, голые ноги под коленками приподняты полукруглыми распорками. На ней — грязно-серые плавки и выцветшая майка. Кожи практически не видно из-под покрывающих всё тело сплошным слоем клейких лент с датчиками. Десятки тянущихся в разные стороны к аппаратуре проводов делают её похожей на паука, запутавшегося в центре собственной паутины. Глаза закрыты, под ними синие тени, лицо очень бледное.

— А ты представляешь себе картинку, если дать полную дозу?.. — голос у Алика мечтательный, глазки масленые. Маньяк плотоядно облизывается, но тут же сникает, вздыхает тоскливо:

— Крокодил никогда не позволит, он и так с ней носится, словно курица, а не крокодил… Вспомни, как он тянул с разрешением и на такую-то малость! И это он ещё про барбитураты не знает.