Воображенные сонеты (сборник)

Бессменно я на ложе жалких дрог
Лежу без дум, оцепенелым прахом;
Года ползут подобно черепахам,
И днем и ночью отмеряя срок;

Но вижу в снах, что отступился рок;

Я груз его стряхнул единым махом,
И встать сумел, и зашагал по шляхам,
Свободный, словно в поле ветерок.

Посильна мне ходьба и даже бег;

Могу бродить осенними лугами;
Весною выйти на скалистый брег;

И летом брод нащупывать ногами

В ручье; или стекло замерзших рек,
Коньки надев, исчерчивать кругами.

106. Сумерки

Глухая боль сжимает сердце дня
С заходом солнца; замелькали тени
Мышей летучих на кустах сирени,
И детская утихла беготня.

Волы с полей плетутся вдоль плетня,

Бой колокольный отзвуком мигрени;
Вот по соседству скрипнули ступени —
Там ужинать садятся у огня.

А я лежу недвижимо в саду,

И думаю, что годы проведу
На этом ложе, немощью клейменном;

И утешаюсь рифмами, пока

На мир луна не глянет свысока
И не повиснет вон над тем лимоном.

107. Здоровью

Здоровье! Жизнь уходит день за днем,
И год за годом тонет, как в трясине,
Без перемен — твое крыло поныне
Печальный мой не осенило дом.

И в жизни, обернувшейся нулем,

Я смысл ищу, напрасно лоб морщиня,
Как те, чьи очи в море и пустыне
Ощупывают мертвый окоем.

Не так вопили греки в крае диком,

Полоску моря взорами сверля,
Как я тебя приветствовал бы криком;

Не как Колумб, стоявший у руля

В тот час, когда над корабельным гиком
Громоподобно ухнуло: «Земля!».

…греки — имеется ввиду знаменитый эпизод из «Анабасиса» Ксенофонта: «В конце концов, после пяти месяцев марша и кровопролитных схваток, около 6000 уцелевших греков достигли пункта назначения. А когда наконец перед измученными солдатами открылась водная гладь Понта Эвксинского, прозвучал ликующий крик: „Таласса! Таласса!“ („Море! Море!“)».

108. Утраченые годы

Сначала детство прочь мое ушло —
Куда ушли следы смешного пони,
Куда ушли цветы на горном склоне,
Коньки ушли, удилище, весло.

А после юность прыгнула в седло,

За музыкой и танцами в погоню —
Куда уходят девичьи ладони,
Куда уходит летнее тепло.

Теперь и зрелость тонет там же, где

Плач пленных птиц, и прошлогодний лед,
И каждый день, потраченный впустую.

Смирилась плоть, покорная узде,

Но мой мятежный дух крылами бьет,
Бездонности небесной салютуя.

109. На форзаце «Le mie prigioni»

Поэт, чей дух был кроток и смирен,
Изведавший австрийские темницы,
Оставил эти светлые страницы,
Италию поднявшие с колен.

И в Шпильберге, под гнетом мрачных стен,

Он сеял зерна, из каких родится
Свободы долгожданная пшеница,
Пока не завершился долгий плен.

Но для чего мой тесный каземат,

Где, в тщетном ожидании известий,
Надежды угли все слабей чадят?

Здесь не раздастся зов к священной мести,

Но сквозь решетки можно видеть взгляд
При тусклом свете тлеющих созвездий.