Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]

Караган, типчак, тёрн.

Песок, камни, вода.

Какая-то женщина.

Автобус развернулся у магазина, немного постоял и двинулся в обратный путь.

Состав с глыбами антрацита на тихом ходу идёт в порт, останавливается, некоторое время стоит.

Можно успеть сбросить несколько сверкающих глыб на землю, но… но чьи-то шаги за спиной.

Это человек в белом плаще.

— Антрацит — уголь хороший, — говорит он несколько отстранённо, немного холодно.

— Хороший, — говорю я. — Горит хорошо, почти без золы.

— Что ты медлишь? Может, тебе помочь?

— Плащ у вас белый, а уголь — чёрный.

— Ничего. Так что? Начинаем?

— А вдруг охрана?

— Я тебе говорю — её здесь сейчас нет.

— И не появится?

— Нет.

— Где же она?

— Её здесь нет, и она не появится.

— И я…

— И ты успеешь сбросить несколько кусков антрацита, дома разобьёшь их, растопишь печь, придут родители домой, а дома тепло и уютно, и они обрадуются, что у них растёт такой замечательный сын. Так что ж ты медлишь?

— Я вас не знаю, не знаю, кто вы, не понимаю…

Тем временем состав снова пришёл в движение и ушёл в створ порта.

— Антрацит на снегу, или снег на антраците — как угодно. С Новым годом вас. Вы не спите? — процитировал вдруг незнакомец в белом плаще моё подростковое стихотворение и медленно, заложив руки в карманы своего плаща, пошёл в сторону Слободки, и я пошёл за ним, но не свернул в свой переулок, а продолжал идти за ним.

Он все так же медленно шёл по широкой центральной улице, и тут я увидел, что из переулка выходят наши слободские головорезы и направляются сначала в сторону вокзала, но потом, о чём-то переговорив между собой, идут за незнакомцем в белом плаще, и я что-то крикнул, вернее хотел крикнуть об опасности, но так слабо, что никто не оглянулся, они уже настигали его, он оглянулся, остановился…

— И тут ты проснулся, — сказал Миша.

— Это не сон, Миша.

— Ладно, что же было дальше?

— Дальше они подходят к нему и о чём-то с ним говорят, а потом уходят в сторону вокзала.

— А он?

— Он пошёл дальше, а я пошёл домой.

— М-да… ладно, оставим, в конце концов… в конце концов… да… в конце…

— Кончается венцом.

— Винцом?

— Как хочешь.

— Так вот он — и венец, и винцо, — он достал из сумки бутылку вина и поставил на стол.

— Стантавирино, — сказал он. — 1812 год. Коллекционное.

— Изготовлено…

— Именно. Но дело не в этом. Я звонил в Стокгольм, судно уже строится, так что нужно готовиться.

— Каким образом?

— И теоретически, и практически. Теоретически — всевозможная литература, практически — на пустыре.

— На пустыре?

— Я, конечно, могу договориться в яхт-клубе, где нам преподадут основные уроки, но плевать я на это хотел. Надевай плащ и — за мной.

— Куда?

— На пустырь. Сейчас вечер, то что нужно.

— А вино?

— Вино, море и паруса несовместимы. Вино — потом. Пойдём.

Я надел плащ, он тоже был в плаще, и мы пошли на пустырь перед оврагом, где стали отрабатывать основные приёмы управления яхтой на краю оврага с расстёгнутыми плащами.

Ветер был довольно сильный, нас то сносило в овраг, то уносило в поля, но мы умело применяли и фордевинд, и оверштаг, и тому подобное.

* * *

Вполне уместны вопросы, и мы готовы ответить, но лучше пока без вопросов.

Небо ровное, чистое, только над пустырём какой-то тёмный пузырь.

Рванули гранит в гранитных карьерах, рванули известняк в известковых карьерах, вскрикнули куры, задребезжали стёкла в окнах, завыли собаки, перекрестились старухи.

Гамсун своим учителем считает Достоевского.

Малер говорит, что искусству контрапункта нужно учиться у Достоевского.

В творчестве Генрика Ибсена явственно проступают черты символизма.

Витализм.

В годы фашистской оккупации Гамсун запятнал себя коллаборационизмом.

Норвегия его морально осудила.

Сухой склон холма на склоне сухого дня.

Инверсионный след реактивного самолёта в сухом небе.

Мы с Ниной сидим на склоне холма.

— Холодно, пусто, страшно, — говорит она.

— Холодец, капуста, красное, — отзываюсь я.

— Какой холодец? Ты бредишь? Вокруг меня холодно, пусто, страшно, — отвечает она. А отчего бы ей не захватить с собой на склон холма холодец, капусту и красное вино?

— Ты репетируешь «Чайку» Чехова? Ты действительно хочешь уехать в Москву?

— Да.

— В Москве тебе может стать ещё холоднее, пуще и страшнее.

Вдруг из зарослей выходит человек в белом плаще, останавливается, бормочет, опускается на колени, что-то бормочет.

— Сумасшедший, — говорит Нина.

— Он не сумасшедший, — отвечаю я.

— Это мы сумасшедшие?

— Мы — обыкновенные.

— А он?

— Не знаю.

Он раздевается донага и ползёт к вершине холма.

* * *

Это было в те годы.

Это тогда.

Тогда, тогда.

Совершенно нелепо, как это происходит.

В этой связи хотелось бы отметить, что…

Я склонен думать, что…

* * *

Оставим это.

Оно нас не трогает.

Вот доска, вот рубанок.

Сейчас сделаем что-нибудь в стиле барокко.

Сверкнула молния, прогремел гром.

Рассмотрим галогены.

Галогены — это газы.

Рассмотрим кусты и деревья.

Рассмотрим Землю.

Женщина в синем плаще уводит меня домой.

* * *

Любой отрезок имеет длину, большую нуля.

Какова бы ни была прямая, существуют точки, принадлежащие этой прямой, и точки, которые ей не принадлежат.

Дана геометрическая фигура.

Нужно что-то доказать.

Допустим…