Вопреки

Для папы не было негласного правила о том, что мальчик должен воспитываться в строгости, для него вообще не было правил в воспитании, за что я ему действительно благодарен, потому что жить в страхе своего родителя – такое себе удовольствие. С самого рождения он заботился обо мне, оберегал и воспитывал так, что казалось, я уже его десятый ребёнок, а не первенец. Хотя, возможно то, как я родился, оправдывало такое отношение, и я всегда знал, что главный страх в его жизни – потерять меня, ведь без меня эту самую жизнь он себе никак не представляет. Почему? Да просто потому, что до меня у него не было ни одного близкого человека, а в его детстве не было абсолютно ничего, что должно быть у каждого ребёнка: любовь, радость, понимание, да даже просто игрушки были для него чем-то недосягаемым. В его детстве было лишь одно слово: боль.

Мой дед и папина мачеха достаточно властные и жестокие люди, садистские наклонности которых отражались на ребёнке, который совершенно не понимал, чем он это заслужил. Пожалуй, ни один день в той семье не обходился без скандалов: разлитая вода, не закрытое окно, грязные вещи, плохие оценки, испорченное настроение, пересоленный ужин, – во всём был виноват ребёнок, который сполна за это отвечал. Такой, мальчик для битья, если хотите. Хуже побоев в его детстве была лишь родительская ненависть, которая хлестала своим откровением больнее плетки.

Я не знаю многих подробностей из папиной жизни, да и вообще он никогда не говорит о себе, но, когда папа недавно сломал руку, и я случайно узнал, что на самом деле руку он сломал, не поскользнувшись на льду, а это сделал его папаша – меня всего перекосило от злости. Мне даже было не так обидно из-за того, что он в моей жизни никак не участвовал и я никогда его не видел, чем из-за этого.

Не знаю, что руководит человеком, когда он запугивает своего ребёнка до обмороков, но в таком состоянии папа варился не один десяток лет, пока однажды не решил, что ему нужна уже медицинская помощь, чтобы побороть депрессию. В нашей семье не принято об этом говорить, но тогда папа действительно уже перешел черту нормального – он постоянно злился, кричал по поводу и без, мог не есть целый день или целый день пролежать на кровати, смотря в одну точку и плача, – меня тогда пугало его состояние не меньше, чем его самого, но никто не знал, что с этим делать, пока моя бабушка, которая приехала к нам погостить, принудительно не заставила его записаться к врачу. Кстати, свой первый подарок на день рождения, папа получил именно от неё, когда ему исполнилось 20, до этого его подарком было лишь освобождение от наказаний на этот день, который и то не всегда ему доставался.

Что же до моего рождения, там всё еще веселее. Моя мать не хотела детей и всё делала для того, чтобы их не иметь, пока однажды не узнала, что беременна. Папа тогда был на седьмом небе от счастья, а она пила таблетки, которые нельзя было пить, била себя по животу, курила и выпивала, – в общем, была изобретательной на уничтожение женщиной. Но я не сдавался, и продолжал упорно развиваться внутри неё, как самый живучий паразит. И вот она уже на седьмом месяце, и вроде как перебесилась, но в один из дней её увозит скорая с ножевым ранением в область плода. Та-дам!

Но всё же, где-то её план был недоработан, потому что после того, как меня извлекли из этой комнаты страха, началась поистине счастливая пора моего детства. Наверное, я бы смог рассказать о наших отношениях больше, но вряд ли вам было бы интересно листать пустые страницы. Помню, папа делал всё, чтобы я не чувствовал себя ущемлённым в том, что у меня нет мамы, но что тогда, что сейчас, если честно, её отсутствие меня волновало меньше всего.

Моё любимое воспоминание из детства – это как каждый вечер папа доставал меня из ванны, закутывал в огромное махровое полотенце и относил в комнату, где, переодев меня в пижаму, сажал на коленки, и мы вместе читали книжки. Особенно, это было волшебно, когда за окном была метель, а мы сидели, прижавшись друг к другу и под светом торшера погружались в сказочные миры. Или вот еще – каждые выходные мы ходили гулять в парк, папа всегда покупал мне сладкую вату, и мог часами напролёт с самым внимательным видом слушать мой детский лепет, иногда доходящий до абсурда своей проблематикой.

Я уже говорил, но скажу еще, я никогда не чувствовал себя брошенным, и я сейчас не говорю о полноте семьи, я говорю об отношении ко мне. Ведь папа мог просто забить на меня или стать таким же как его отец, но, к счастью, этого не произошло, поэтому, когда я стал старше, то круг наших интересов расширился, а беседы по вечерам стали чуть дольше, чем эфирное время ТВ-шоу.