Вопреки, или Ты меня не купишь

— Иди сюда, — она отодвинула кресло водителя, потянулась ко мне и сграбастала в объятия. И я, впервые за несколько холодных дней, позволила себе слабину. По-детски разревелась.

— Ну… — хлопала она меня по плечам и гладила по волосам, — а говорила, что никогда не полюбишь.

— Я… н-не смогла, — разрыдалась сильнее, — н-не смогла с ним остаться, довериться не смогла… Не любит он меня и никогда не полюбит. К другой пошел.

— Не верю, — я слышала в голосе подруги легкую улыбку. Так улыбаются умирающему, когда не хотят говорить, что его дни сочтены. — Француз ведь всю жизнь по тебе сох, Ясь… Ты чудесная, и все еще будет. А Волгин — идиот! Он пожалеет.

Я замотала головой, обняла Аню крепче. Я даже не ожидала, что она поймет и услышит мою боль. Мы не были особо близки, больше по-деловому общались, когда она приезжала принарядить нас с мамой к праздникам или выходу в свет.

Домой мы приехали — уже смеркалось. Я выбралась из машины и с тяжелым сердцем глянула на окна родного гнездышка. Везде было темно, только тускло горела настольная лампа в папином кабинете. Я так соскучилась, что сразу дернулась к порогу, но Аня меня притормозила:

— Слушай, Ясь, пока тебя не было — многое изменилось. Мы просто не хотели лишний раз тебя тревожить, потому ничего не рассказывали.

— Что? — я убрала непослушные волосы назад, приподняла воротник белого пальто, чтобы не продрогнуть от зимнего ветра окончательно. — Аня, не пугай, я и так еле стою на ногах.

— Твой отец все узнал… о матери, — тихо проговорила подруга и потерла зябко плечи. — Пойдем, он давно тебя ждет.

— А мама?

Девушка покачала головой. Ее темно-русые волосы рассыпались от порыва ветра пушистым веером, а в светлых глазах я неожиданно прочитала триумф.

Впервые вижу Аню такой — сияющей, что ли. Я пристальнее присмотрелась и поняла, что не так — девушка в юбке! Быть не может. Она же предпочитает брюки, а еще… у нее немного отросли волосы, совсем немного, но на моей памяти такого не случалось — она всегда была коротко подстриженной с выбритыми иногда висками. Но сережка неизменно сверкала на губе и добавляла ее улыбке шарма.

— Идем? — Анюта вздрогнула и попрыгала с ноги на ногу. — А то околеем.

— Он как? — подходя к двери, уточнила я. Сердце колотилось, будто я не домой иду, а в прорубь собираюсь нырнуть.

И девушка не ответила, лишь загадочно заулыбалась, внутри же прошептала мне на ушко, мол, сама спросишь.

Я даже не раздевалась. Скинула сапожки и бросилась через холл к лестнице. Поднялась в пять шагов, перепрыгивая по несколько ступеней сразу. Пробежала знакомый коридор и замерла, увидев на углу высокую пальму. Ту самую, что Волгин скинул на свадьбе. Ее пересадили в новый горшок, повыше и пошире, но воспоминания выбили меня из равновесия. Я даже застыла и сжала перила, отчего дерево визгнуло под пальцами. Как же я не хотела этих отношений, как же упиралась, даже пыталась бежать!

Чертов Волгин! Мой. Муж. Ненавижу!

Отмерев, я пару раз вдохнула-выдохнула, а затем толкнула от себя дверь кабинета и застыла на пороге.

— Папа?

Он поднялся с кресла и выступил вперед. Бледный, худой… Под глазами синяки.

— Есения… доченька… — подошел ближе, долго стоял на расстоянии и рассматривал меня стеклянными глазами, а потом ринулся и обнял за плечи. Прошептал отчаянно: — Я так перед тобой виноват.

Ну хватит. Я сегодня уже наплакалась, и отцу покой сейчас нужен, я не стану его винить за все, что случилось.

— Не вини себя. Так было нужно.

— Но я отдал тебя зверю, подложил под чужого мужика, как шл…

— Нет, пап. Ренат не зверь, и… я была с ним по своей воле. Он дал мне время.

Отец отодвинулся, стер скупую слезу. Я знала, что для отца проявление таких чувств — настоящий апокалипсис, но, видимо, он очень много об этом думал — вот и выплеснул с порога. Только не звонил, не приезжал, хотя мог — это обижало, но и я могла его понять. Если он узнал об измене матери — последние месяцы были для него адом. Таким же, как и сейчас для меня.

— Тогда почему ты здесь? — он отстранился, вернулся за стол и пригласил присесть. Я отказалась, качнув головой. Насиделась в поезде и машине.

— Он изменил мне, — выдохнула и отошла к стене, чтобы не упасть. Ноги показались свинцовыми, а в сердце будто ржавый гвоздь застрял. Ни туда, ни сюда.

— За такой короткий срок? Ты что, показалась ему недостаточно хорошей в постели? Вот же мразь! — папа грохнул кулаком по столу, а я подскочила. Что с ним? Он сам не свой. Несдержанный, будто его подменили.

Я не стала развивать тему, просто промолчала, выждав, пока отец успокоится.

— Подала на развод?

— Еще нет, только собираюсь, но, папа… — я опустила глаза и смяла перед собой руки. — Я не возьму у него ни копейки.

— И правильно! Сами справимся, — отец откинулся на спинку стула, закрыл глаза и потер устало переносицу.

Мы молчали какое-то время. Я стояла у стены, папа неподвижно пялился в потолок.

— Аня рассказала тебе, да? — вдруг проговорил он с тяжестью.

— Прости, что я скрыла это от тебя, — отвернулась, не в силах удержать его обвиняющий взгляд.

— Что скрыла?