Вопреки себе (СИ)

— Приятного мало, ты права, — вздохнул молодой князь. — Но я всегда выберу твои интересы.

— Если у тебя с Ольгой всё всерьёз, лучше не идти против своих чувств, — заметила Адель. — Я не хочу стать причиной твоего несчастья в любви. Ольга — хорошая девушка, благородного имени, к тому же, неравнодушна к тебе. Вы можете оставить прекрасную пару.

— И стать родственником Александра? Ну, уж нет! — вырвалось у Мишеля. — Ты же понимаешь, я не сдержусь и вызову его на поединок, мне лучше не встречаться с ним вообще!

— Ты клялся на иконе, целовал крест, — напомнила Адель. — Моя разбитая жизнь не должна повлечь за собой разрушение твоей. Я желаю тебе счастья, Мишель.

— Спасибо, Адель, но я разберусь в своих делах сам, — немного смущённо ответил Михаил.

— Мишель… — вдруг попросила сестра. — Мы можем уехать прямо завтра? У меня какое-то дурное предчувствие.

— Чего ты боишься? Что он приедет сюда? — спросил князь. — Я не дам ему и приблизиться к тебе, да и дорога до Парижа занимает не пару дней. У нас есть ещё время, не волнуйся.

— Я не сомневаюсь, что он сделает это, и не хочу видеть его… пока я не в состоянии… — ответила Адель, печально вздыхая и опуская глаза в чашку с жасминовым чаем.

— Значит, уезжаем, как и планировали? — уточнил Михаил, которому хотелось всё же разобраться в самом себе и отношениях с Ольгой.

— Да, уезжаем через три дня, — сдаваясь, кивнула Адель.

Она очень надеялась, что ей удастся избежать разговора с матерью Александра, ибо солгать ей будет намного сложнее, чем её дочери.

Комментарий к О том, как трудно хранить тайну

*Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии — высший орган политической полиции Российской империи в правление Николая I и Александра II, основанный после роспуска Тайной канцелярии.

========== Новые разочарования ==========

В последнее время Александра не оставляло ощущение, что сама судьба препятствует его желанию объясниться с любимой.

Иначе, как вмешательством провидения, все эти, мелкие и крупные, досадные задержки не назовёшь! Началось всё ещё в поместье.

Наскоро собравшись, Александр уже собирался покидать дом. Карета стояла у парадной, а слуги деловито загружали в неё дорожные сундуки, как вдруг графу сообщили, что Степан, его старый камердинер, внезапно захворал.

Алексу не нужно было разбираться в медицине, чтобы при первом же взгляде на старика понять, что осталось ему недолго. Пако, осмотрев Степана, подтвердил его опасения.

— Одной ногой он уже во тьме, — сказал индеец. — Ты должен отпустить его и прекратить мучения.

Александр не удивился, ибо индейцы часто так поступали, избавляя от мук безнадёжно больных или смертельно раненых собратьев, они считали это актом милосердия, однако он сам не мог так поступить.

— Пако может дать ему отвар, после которого он просто не проснётся, — предложил индеец, но граф, заглянув в жалобные глаза старика, тут же покачал головой.

Речь у старого слуги отнялась, он не мог сам двигаться, только частые слёзы текли по сморщенному лицу. Он знал, что умирает…

Александр понял, что поездку придётся немного отложить. Этот человек был для него не просто камердинером — он практически вырастил его, назначенный графом Павлом Николаевичем «ходить» за его первенцем, когда тому исполнилось три года. Не мог он сейчас оставить Степана умирать в одиночестве, это было бы страшной неблагодарностью. Там, в далёкой России, многие дворяне и помещики считали своих крепостных не более, чем имуществом, но Александр, сам однажды опустившись на дно жизни, высоко ценил тех, кто рискнул всем, сбежав вслед за ним на чужбину. Они стали прежде всего друзьями, а уж потом — верными слугами.

Степан прожил неделю, прежде чем его глаза закрылись навсегда, и всё это время молодой барин часто просиживал у его постели часами. Он не мог ничем помочь старику, просто держал за руку или читал что-то вслух, и тогда выражение выцветших глаз слуги становилось не таким обречённым. Александр чувствовал себя беспомощным, видя, как на его глазах умирает близкий человек, один из тех, кто связывает его с прошлым. Он уже жалел, что сразу не послушал Пако и не позволил дать старику умереть без мучений.

На другой день после похорон, граф покинул поместье и во весь опор помчался в Дувр, где намеревался сесть на корабль и пересечь Ла-Манш.

Проведя в дороге пять дней, он добрался до побережья, но и тут судьба преподнесла ему досадный сюрприз: на море уже два дня бушевал шторм. И снова Алекс вынужден был ждать, поселившись в приморской гостинице, каждый день бессильно взирая на посеревшее небо и такое же грязно-серое море, катившее к берегу свои волны с пенными гребнями, резко и шумно обрушивая их о прибрежные камни.