Вопреки (СИ)

Было темно. И как я поняла, то, что мы покидаем академию, секрет. Обычно с миссис Лоу всегда миссис Клин, но сейчас её нет и, когда мы вышли, ждала не карета, которые так любила директриса, а мрачный кэб — одноконный экипаж. В него она села первая и кивком головы попросила сесть и меня, я послушалась.

— Надень капюшон, — кинула миссис Лоу и посмотрела куда-то в сторону, тихонько добавив, — не хочу, чтобы нас узнали, — это было сказано, даже не мне, а просто опасения, высказанные в пустоту.

Я задумалась над её словами, но вслух решила не любопытствовать.

Кучер пустил волной поводья, и мы тронулись. Сидела смирно, лишь немного подалась вперед, чтобы через окошко видеть ночной город. Сегодня полная луна красиво царит в небе, совсем скоро достигнет зенита; двух-трехэтажные домики стоят одним за одним, очень уютные. Благодаря тусклому свету в окнах, за ними видны силуэты людей: вот мама читает ребенку книгу, сидя в кресле; вот семейный ужин; а в том доме, видимо трое детей, они бегают друг за другом и играют. На улице людей немного, а вскоре мы куда-то свернули, где вовсе никого не было, да еще и освещения нет. Сначала было не по себе, я лишь гадала куда мы направляемся.

Чуть позже яркий свет снова заполонил собой всё вокруг. Я снова выглянула и от картины, возникшей перед глазами, напряглась. Пьяные мужчины группами идут по улице и без засорения совести пристают к молодым девушкам, мягко говоря, очень откровенно одетым: на них платья длинные, которые плохо держатся, оттого оголены плечи и ключицы, внизу разрез столь сильный, что видны полностью ноги. Играет музыка, приглушенная и какая-то, если так можно сказать, откровенная. Люди словно в трансе, всюду царит грех.

— Где мы?

Миссис Лоу выглянула в окошко, пожала плечами и ровным безразличным голосом ответила:

— Улица борделей.

Я покачала не доверительно головой:

— Зачем мы здесь?

От миссис Лоу ответа не последовало; всё, что она сделала — закрыла окошко шторкой и велела не смотреть. Так тому и быть. Но внутри закипали переживания, новые вопросы, а директриса лишь молчит. Мне не по себе, почти жутко.

Когда кэб остановился, вдоль спины пополз ледяной змей. Миссис Лоу всё также молчалива. Женщина элегантно поднимается и, придерживая подол платья, выходит; кучер помогает ей спуститься, придерживая даму за ручку. За ней последовала я.

— Жди здесь, — приказала ему миссис Лоу, — мы скоро вернемся, — поправляет капюшон, а потом говорит мне, — идите за мной, мисс Розалия.

На ватных ногах пришлось плестись за директрисой. Со всех сторон доносились то смех, то слезы, то крики, то крайне неприятные женские стоны. Старалась делать вид, словно ничего не слышу, а когда миссис Лоу останавливалась и оглядывалась на меня, я замирала на месте. Видя, как мне неуютно здесь, она ухмылялась.

Там, где мы шли, было темно, единственным источником света были окна борделя, возле одного такого мы остановились. Сначала в окно заглянула миссис Лоу. Глаза женщины наполнились грустью, она опустила голову и размеренно, но опечалено выдохнула.

— Посмотри… видишь?

Что ж… моя очередь. Увидев мельком происходящее, моментально зажмурилась и отвернулась, но миссис Лоу настаивала: «Смотри-смотри» и я повиновалась.

Большая комната, освещенная красным светом, который давил на глаза и хотелось жмуриться. Вдоль стены большие велюровые диваны, на них мужчины-посетители в окружении разодетых женщин. Они вьются вокруг мужчин, как бабочки, разрешая трогать и ласкать себя, где тем вздумается. Девушки наливают им вино, «гости» пьют и довольно смеются. Одна из них растягивает посетителю рубашку, проводит по груди руками, тот расплылся в улыбке, как довольный кот. Все эти мужчины неприятные, отталкивают даже внешне. Я в ужасе оттого, как такие красивые девушки не брезгуют. Каждая из них миловидная, достойная стать чей-то законной супругой, быть матерью, а не терять драгоценное время в этом мерзком месте с этими жалкими отребьями…

Я скользнула глазами к другому дивану и… застыла в немом крике, лишь слезы горько хлынули. Передо мной Шарлотта, с ней мужчина. Посетитель глушит вино, рукой утирает остатки и плотоядно созерцает рыжеволосую красавицу. На фоне остальных она скромна и очень смущена, что выдает в ней ту главную особенность, присущую лишь воспитанницам Благонравной академии, — невинность. Невинность во всем, не только физическая суть, она проявляется в поведении, во взгляде, в манерах и даже в речи. Я вижу, как Шарлотте неприятно; мужчина тянется губами к её груди, она кривит лицо и сразу отстраняется, а тот фыркает, ловит девушку за запястье и рывком валит на диван, нависая своей огромной тушей сверху. Шарлотта борется, но тот сильнее; зажимает тонкие руки над головой и, как животное, целует ее щеки, шею, грудь, спуская бардовое платье ниже. Сначала вырывалась, а потом Шарлотта затихла, лежала под мерзавцем не живой не мертвой, а в зрачках отпечаталось безнадежное отчаяние.

— Ей нужно помочь! — тревожно вскликиваю.

— Поздно, — безлико процедила миссис Лоу.