Вопреки судьбе (СИ)

— А ты ведёшшшь себя как курица-нассседка… — ядовито прошипел в ответ демон. На этот раз он дёрнулся чуть сильнее, сдавленно вскрикнул от боли, добившись, тем не менее, того, что взволнованно ахнувший Азирафаэль разжал руки и вместо этого поспешно подхватил его под локоть, не давая ему бессильно завалиться назад.

— Пусть так! Кроули, я пытаюсь помочь!

Демон, тихо скуля от боли, смог наконец выпрямиться. Сел прямо, опираясь руками о пол; тут же пошатнулся и чуть не упал. С бессильной досадой покосился на дёрнувшегося было на помощь Азирафаэля, заставив его с тяжёлым вздохом опустить руки.

— Сссо мной всссё в порядке, — хмуро прошипел он в ответ на беспомощный взгляд друга. Тот только тяжело вздохнул в ответ. Нет, с Кроули не всё было в порядке. С ним ничего не было в порядке. Но сейчас даже целая ванна святой воды не заставила бы его признать это. Слишком высоки были ставки — и оба, понимая это, упрямо храбрились, изо всех сил делая вид, что чувствуют себя лучше, чем выглядят.

…Как ни странно, в какой-то мере это приносило свои плоды. Медленно замерзающий в ледяном дыхании Ада Азирафаэль всё ещё держался на ногах, сам не отдавая себе отчёта, насколько мало осталось у него сил, чтобы ходить, говорить и просто дышать. Вычерпавший себя до дна и глубже Кроули всё ещё ухитрялся удерживать приютившую их субреальность, заменяя злой уверенностью в своём праве творить знания и власть, которых у него не могло быть по определению. И они — что самое удивительное — всё ещё были живы. Вопреки всем стараниям Ада и садистским усилиям одного конкретного демона.

Неловкое молчание, полное бессильного укора и отчаянной молчаливой решимости, затягивалось. Кроули сам был не рад, что невовремя вспомнил о собственной независимости. Но переигрывать было… не поздно, нет, Азирафаэль только рад был бы, прекрати он играть в неуязвимость. Скорее, досадно.

…И страшно. Есть вещи, которые намного проще сказать лучшему другу, сидя от него на безопасном расстоянии (хотя бы длиной в одну вытянутую руку), чем лежа на этих самых руках и слыша не ушами даже, а скорее всем телом стук его сердца. Кроули чрезмерно смелым себя никогда не считал. И начинать учиться подобным подвигам сейчас тем более был не намерен.

Поэтому он всё-таки опёрся обеими ладонями о пол, предотвращая любой повод для ангела вновь попытаться взять его на руки, как беспомощного младенца. И сел ровнее, через силу выпрямляя ноющую от усталости и боли в сломанных крыльях спину. И…

И отвернулся.

— Просссти, ангел, — глухо бросил он, избегая глядеть в глаза Азирафаэлю. И потому не увидел, как вздрогнул, закусывая губу и зажмуриваясь, словно он острой боли, Азирафаэль.

— За что, дорогой мой?.. — безрезультатно пытаясь заставить звучать твёрже срывающийся от слёз голос, тихо откликнулся тот. Кроули прерывисто вздохнул. Передёрнулся, против воли обхватывая себя руками за плечи — и тут же, предсказуемо, со сдавленным шипением заваливаясь назад.

— Сссс… Отпусссти, ангел! — с отчаянием выдохнул он, восстановив дыхание. Азирафаэль стиснул зубы. Судорожно дёрнулся кадык на его горле. Поколебавшись, он убрал руки и откинулся назад, к стене, давая демону иллюзию свободы и независимости. Вряд ли он понял, что вдруг нашло на всегда, в общем-то, колючего, но обычно не уклоняющегося от тактильных контактов демона. На самом деле, гораздо чаще уходил на расстояние «официального общения» он сам, боясь в равной мере и кары Небес за дружбу с демоном, и собственного, недопустимого для посланника Света доверия к этому самому демону. Как бы то ни было, Азирафаэль нечасто замечал за Кроули стремление к настоящей, не показной независимости. И сейчас, не понимая причины, привычно делал то, что делать за шесть тысячелетий привык: отступал на шаг, прячась за безопасной «приятельской» дистанцией и давая больше-не-традиционному-врагу возможность самому сделать первый ход.

Возможно, будь на его месте обычный человек, он мог бы сказать, что это — плохая стратегия, когда вы сидите в месте, что вот-вот может исчезнуть и погрести вас под собой, а от смерти вас отделяют, быть может, какие-то минуты. Возможно, этот обычный человек мог бы даже предложить что-нибудь глупое и ненужное потенциально бессмертным созданиям: например, поговорить по душам. Или проститься друг с другом, как следует.

Но обычного человека рядом, увы, не было. А Кроули ничуть не лучше ангела знал, что положено делать друзьям, понимающим, что совсем скоро они почти наверняка погибнут очень плохой (и, что печальнее, окончательной) смертью.

Так что он сел ровнее, насколько это позволяла прошивающая плечи боль, и отвернулся, и закрыл глаза, не желая даже краем зрения видеть, как изменится лицо Азирафаэля, когда он услышит его слова. И повторил — ровно, глухо, безуспешно пытаясь спрятать за сухим тоном боль и выкручивающую внутренности вину:

— Просссти, ангел. Вряд ли я сссмогу… выполнить обещщщание. Не думаю, что мы сссможем ссспастись…

Если бы он не отвернулся, он бы увидел… Много чего он увидел бы. Но определённо не то, чего ожидал и чего боялся.