Вопреки судьбе (СИ)

…Тяжелее всего было не сбавлять шаг. Идти, переставлять ноги, одну за другой, раз за разом, раз за разом… Уже через две сотни метров он почувствовал, что начинает задыхаться от слишком быстрой ходьбы. Ещё через несколько минут начали мелко подрагивать от напряжения ноги. Руки, которыми он даже шевельнуть не решался, чтобы не потревожить впавшего в тяжёлую дрёму Кроули, затекли уже давно и теперь медленно начинали отниматься. А слабо мерцающая алая струйка указателя знай текла себе вперёд, не спеша заканчиваться, и Азирафаэль с ужасом ловил себя на мысли о том, что будет, если до спасительного портала осталось пара десятков — или сотен — километров?

О сбежавшем перепуганном демоне он старался просто не вспоминать. В конце концов, предотвратить их обнаружение он был бессилен. Но, возможно, они ещё успеют выбраться на Землю до того, как облаву перебросят на Третий Круг…

Спустя ещё пару сотен шагов Азирафаэль был вынужден остановиться, осторожно опуститься на колени и поудобнее перехватить постепенно выскальзывающего из его рук Кроули. А потом — ещё раз, и ещё… Немеющим от усталости рукам всё труднее было удерживать тяжёлое змеиное тело. В первый раз Кроули проснулся и, встревоженно дёрнувшись, попытался высунуть голову. Впрочем, почти тут же оценил ситуацию и с облегчённым полустоном-полушипением свернулся на его руках. Во второй раз — только слабо вздрогнул, мгновенно успокоившись от его тихого «Всё хорошо, дорогой…» В третий — даже не шевельнулся. И Азирафаэлю стоило огромного труда заставить себя убрать руку, не тревожить друга своим глупым, ненужным желанием нащупать на мягком горле пульс. Кроули был жив, он чувствовал это. У него отняли только силу, не суть, он заметил бы, если бы сознание Кроули ушло из этой физической оболочки.

…По крайней мере, Азирафаэль очень на это надеялся.

На большее у него уже просто не было сил. Он должен был идти. Шаг левой ногой. Шаг правой. И снова — левой. Переступить корявый наплыв на полу — осторожно, ещё осторожнее… Короткий взгляд вперёд, вдоль едва заметной указующей нити. И вновь — шаг левой ногой. Шаг правой…

Сотня шагов. Две. Тысяча…

А потом всё закончилось.

Азирафаэль, непроизвольно споткнувшись, остановился и непонимающе закрутил головой, пытаясь понять, что происходит. Он точно помнил, что коридор впереди был достаточно длинный, не меньше сотни шагов. Настолько длинный, что скорее просто таял в полумраке, нежели скрывался за поворотом, смутно различимым вдали.

…Точнее, таким он был полминуты назад, когда он в последний раз поднял голову, намечая путь на следующие несколько десятков шагов. Теперь же в нескольких метрах впереди была стена. Глухая, багрово-серая, шершавая… обычная.

Азирафаэль медленно, уже догадываясь, что произошло, повернулся в ту сторону, откуда пришёл. Всем телом, не доверяя и без того обморочно кружащейся голове.

И, со стоном выдохнув, обессиленно осел на колени.

Коридора сзади больше не было.

Вернее, был… метров десять. А дальше — такая же глухая, непроницаемая стена, как и та, что перекрыла им путь.

Что ж… Этого стоило ожидать.

Азирафаэль вдруг понял, что не испытывает уже даже страха. Только глухую, тоскливую усталость. На этот раз — действительно конец. Не успели.

— Прости, дорогой мой… — едва слышно прошептал он, зажмуриваясь и чувствуя, как против воли вскипают горячие слёзы на глазах. Прошептал — и сам не понял, за что просит прощение. За то, что не успел добраться до спасительного портала?

…Или за то, что обрёк друга на лишние полчаса мучений, которые всё равно ни к чему не привели?

На душе было пусто. Пусто, серо и безжизненно. Где-то глубоко внутри ворочался тупой, болезненно сжимающий внутренности страх. Но даже он ощущался отдалённо, как сквозь толстый слой ваты… или пепла.

Он медленно разжал сведённые судорогой руки. И осторожно, стараясь не причинить боли дремлющему змею, принялся расстёгивать пуговицы рубашки. Кажется, времени на сомнения больше не оставалось…

Азирафаэль сам сейчас удивлялся своему отстранённому, обречённому спокойствию. Неправильному, незнакомому какому-то спокойствию. Он привык всё воспринимать крайне эмоционально. Искренне радоваться, искренне грустить… Бояться — тоже без фальши, от всей души.

…Впрочем, по крайней мере, последнее и сейчас было с ним. Он боялся. Очень. Кажется… кажется, уже даже не смерти. Смирился, свыкся с мыслью о ней. Четыре круга Ада плечом к плечу, словно с верным спутником — притерпелся. Боялся — боли. Боялся того, что могут придумать для них обозлённые пуще прежнего демоны. Вечности мучений и безысходного страха друг за друга боялся.

И больше всего боялся — не успеть. Он не питал никаких иллюзий. Знал, абсолютно точно знал, что происходит. Понимал, что кажущаяся пустота и безопасность этого вдруг замкнувшегося самого на себя коридора — лишь видимость, фикция. Краткосрочная передышка перед неизбежным страшным продолжением.

…Поэтому продолжения быть не должно. Должен быть конец. Быстрый… и, по возможности, не слишком болезненный.