Вопреки женской логике

— На всякий случай, не могу же я вернуться на родину страшной как крокодил. Не поймут, — фыркнула, разворачиваясь, но в последний момент остановилась, резко повернувшись, приподнялась на цыпочки, впиваясь в губы, поцелуем, снесшим крышу им обоим. Лавиной накрыло с головой, запирая навечно в маленьком пространстве, где были только они двое. Глухое пространство, толстые стены, не дающие никому возможности вмешаться в течение их собственного времени. Всего несколько секунд, может минут, но самых-самых счастливых.

— Наконец-то, — проворчал Демьян, отводя взор, когда ребята подошли к нему, держась крепко за руки. Вооружившись самым натуральным пером с чернилами, с деловым видом раскрыл Книгу Судеб, не позволяя никому из них сунуть любопытный нос.

— Нечего тут, — шикнул, щелкнув кончиком пера по лбу Наташи, широко улыбаясь, — ну что домой?

— Кстати говоря, — вдруг вспомнил Лавров, недоуменно вскидывая брови, — а что насчет баллов и цели возвращения?

Демьян махнул рукой, плюнув на кончик пера, важно макнув его в чернильницу, произнеся:

— Фигня это все, придумали, чтобы мотивацию у ленивых отбивать. Это только в книжках загадочные загадки, а в канцелярии все проще простого, — заявил так уверено, покрутив между двумя пальцами письменный инструмент, а затем отложил, вытаскивая под ошарашенные взгляды самую обычную штрих-ленту для корректировки текста.

— Издеваешься? — взвился Лавров, чувствуя, как разрушены все его последние представления о небесной жизни. Особенно, когда Харьков, закусив кончик языка, принялся затирать прописанные строки в судьбе самого купидона, — это что, вот так корректировка жизни выглядит?!

— А ты думал, мы тут толмуды строчить станем? — Демьян потряс книгой, закатывая глаза на возмущение исказившее черты обоих, — чего вам не нравится опять? Вы представляете, сколько таких книг писать придется, если всех по два раза переписывать!

— Вот ничего не меняется. Что помираешь, что нет, — вздохнула Наташа, застыв выжидающе. Несколько минут сипения, скрип колесика штриха, ворчание Демьяна. Вздохи Гордея, а главное, поднимающееся раздражение от вынужденного бездействия.

— Долго нам еще? — Лавров сжал пальцы Таракановой, нетерпеливо притопывая ногой. Не ясно, чего он ожидал. Может какого-то ангельского пения или разверзшихся облаков, может какого-нибудь божьего проведения. Ничего, абсолютно ничего не происходило. Как стояли посреди сада под ручку, так и продолжают. Харьков исправил последнюю строчку на странице Наташи, а после поднял голову, улыбнувшись.

— Ну, пока неудачники, — помахал пальчиками, не дав осознать, что сейчас произошло.

Вот они стояли на твердой земле, а вот уже летят с воплем вниз по темному тоннелю. Мимо проносится жизнь, словно перед смертью. Лавров и не понял, как отпустил Наташину руку, зато отчетливо заметил тот самый свет в конце, постепенно теряясь в гуще собственной жизни, мелькающей вокруг него пестрым потоком сцен, будто из старой киноленты. Падая и стирая навсегда собственное существование из жизни Небесной канцелярии.

— Вот и все, — радостно было объявил Харьков, подняв руки, подпрыгивая на месте, случайно задевая чернильницу, проливая черной густой жижи прямо на страницу. Секунды хватило, чтобы осознать степень катастрофы, а затем обе ладони прижались к щекам, взгляд заметался в панике, выискивая способы спасения, пока жирная клякса продолжала расползаться, пачкая все вокруг и заливая прописанные строки.

— Ой-ой, че делать-то?! — выдохнул в ужасе Демьян, а затем недолго думая, захлопнул книгу, с опаской оглянувшись и подскакивая на месте. Злополучная чернильница была отброшена в кусты, как орудие преступления вместе с пером, а штрих заботливо прикопан под камнем.

— Ничего, положу все обратно, а там глядишь, не заметят. Подумаешь мелочи какие, клякса да клякса. Она маленькая, никто не поймет… — бормотал про себя, пытаясь запихнуть здоровенный том под толстовку, дабы незаметно протащить через смотрителей врат Рая, но замер, услышав за спиной голос существа, которого меньше всего ожидал сейчас видеть.

— Иду, смотрю и думаю: «Не мой ли это сынок тут пакостит». Глянь, точно он! Скажи мне, Михаил, почему 6665 девочек выросли умными, а последний весь в мамку?

Харьков выпрямился, расправил гордо плечи, и так же гордо поднимая подбородок. А затем обернулся с самой лучшей из своих натренированных улыбок, призванных обманывать ни в чем не повинных людей.

— Папа-а-а, я так скучал, даже не представляешь себе. Целыми днями в подушку ревел с машинками, мечтал, когда ж батьку родного вижу. А ты сам пришел, с дядюшкой. Ой, дядь Михаил, отлично морщинки натянули, прям как яичко гладенький, сразу видно профи делали. Минус пара тысяч лет, сам Боженька небось завидует!

— Поднимайся!