Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

Что касается нашей ситуации 1920–1930-х годов, то вопрос стоял очень просто: либо СССР, подобно позднесамодержавной России, остаётся сырьевым придатком Запада с отчётливыми перспективами установления над ним внешнего контроля, распада страны и – в конечном счёте – физического и метафизического исчезновения русского народа и других коренных народов России; либо СССР стремительно, в течение 10 лет, превращается в военно-промышленного гиганта, в один из центров мирового индустриального развития, что и было сделано к концу 1930-х годов. Средства жестокие: коллективизация и индустриализация, проходившие внутри страны на фоне холодной гражданской войны и острой, смертельной борьбы внутри правящего слоя, вне её – на фоне обострения межимпериалистических противоречий и стремления западных хищников, прежде всего британских (а также немецких), решить свои проблемы за счёт России. Но иначе и нельзя было в жестоком окружавшем СССР мире; речь шла о выживании русского народа во враждебном капиталистическом окружении. Сталинская система была средством этого выживания. Альтернативы – бухаринский ублюдочный капитализм и перманентная мировая революция Троцкого – вели СССР к гибели. Кроме того, сталинскому режиму пришлось в сжатые сроки хирургически решать те задачи, которые самодержавие не могло/не хотело решать терапевтически за предыдущую сотню лет.

– А цена выживания?

– У выживания одна цена – само выживание, это всегда дорого стоит. Но не настолько дорого, как в этом старались и стараются нас убедить лживые антисоветчики-вруны типа Конквеста или Солженицына и их бездарные последователи со своими фальшивыми якобы квазиисторическими «хрониками».

Да, более 4,5 миллионов человек, прошедшие через лагеря в период с 1922 по 1953 г., – это немало, но это не десятки миллионов, о которых нам врут. Кроме того, не всё просто и с 4,5 миллионами: далеко не все из них сидели по политическим статьям, хватало обычных уголовников; расстреляно и умерло в лагерях чуть более миллиона. Количество «жертв режима» антисоветчики постоянно преувеличивают, лгут по поводу числа репрессированных в армии в канун Великой Отечественной, по поводу штрафников, по поводу побывавших в плену. Нас, в частности, пытаются убедить, что всех побывавших в плену после проверки злодеи-энкаведешники ставили к стенке или – в лучшем случае – отправляли в лагерь. Цифры говорят о совершенно ином: 91,7 % благополучно прошли проверку, 3,2 % направлены в штрафбаты, арестованы 4,4 %, умерли – 0,7 %. Элементарный непредвзятый анализ ломает антисоветское враньё на раз.

– Вы пишете о базовых противоречиях коммунизма как системы. Они касаются только шкурных вопросов, в них совершенно нет идеологии? Это доказывает то, что правящий класс, а он всегда опирается на интеллигенцию, мечтает только о шкурном интересе? Можно ли из этого сделать вывод, что исторический коммунизм был обречён?

– Во-первых, никакой господствующий класс или слой никогда не опирается на интеллигенцию; последняя является либо его функцией, что бы она о себе ни думала, либо существует в порах социума. Во-вторых, идеология это и есть идейно закамуфлированный под общий интерес шкурный интерес господствующего слоя. В-третьих, не стоит вслед за интеллигенцией и вообще интеллектуалами преувеличивать значение идеологии в жизни общества, особенно низов и верхов. Как заметил Дж. Оруэлл, если для интеллектуала социализм – это вопрос теории, то для работяги – это лишняя бутылка молока для его ребёнка. А для представителя верхов, добавлю я, это вопрос власти, которую интеллектуальная обслуга должна обосновать. В-четвёртых, обречены – в том смысле, что раз возникнув, когда-то умрут – все социальные системы; вечных систем нет.