Стать лучше ему могло только по одной причине, но к ее воплощению, за 4 дня полной покорности он так и не продвинулся… Уже четыре? Или пять? — Равиль беспомощно растер вечно ноющие виски. Да, он немного потерялся во времени, но в конце концов, считать дни имеет смысл, когда чего-то ждешь.
А ему ждать нечего! — жестокое понимание, но вызрело оно не вчера.
— Знаешь, — между тем с нажимом продолжал Августин, — Айсен о тебе каждый день спрашивает, а его… мм… друг — настоящий гений медицины! Давай я схожу за ним, а?
Воодушевленный идеей молодой человек, неловко замялся.
— Если дело в деньгах, ты не думай! Если даже спросит… или если что-то эдакое надо, — судя по тону, мечтательный служитель муз уже навоображал себе едва ли не новый поход аргонавтов, причем за птичьим молоком самой птицы гамаюн. — Я уверен, что-нибудь придумаем: Кантор само собой поможет, хоть и постебается в волюшку, а Айсен вообще из тех, кто с себя последнюю рубашку снимет. И меценаты у него не жадные — мэтр Керр, мэтр Грие…
Густо осекся в тоже мгновение, как поднял посветлевший взгляд на Равиля:
— Они еще не уехали?!! — агатовые, темно серые глубокие глаза сменили цвет на антрацитово черный из-за расширившихся зрачков.
— И не собираются, — в замешательстве простодушно ляпнул Августин.
После этих слов даже самый заслуженный древний призрак своей бледностью не смог бы сравнится с одним больным юношей! Покрывало под истончившимися пальцами превратилось в ветошь.
— Равиль… — робко окликнул его молодой человек настоящим именем.
— НЕ СМЕЙ! — раздавшийся звук напоминал нечто среднее между шипением сотни змей и последним хрипом умирающего от их укуса. Обессиливший от внезапной мгновенной вспышки, Равиль утонул в подушках, сравнявшись цветом лица со свежими белоснежными наволочками.
— НЕ ВЗДУМАЙ! Никого из них не вздумай сюда звать!!! Ни «синеглазку», ни лекаря его… — юноша впился ногтями до крови в протянутую руку ошеломленного Густо, отчаянно и исступленно пытаясь донести хоть до кого-нибудь свои страхи. — И говорить не смей, куда, к кому ходишь! Они один раз от церковников вырвались, чтобы теперь из за меня паскуда…
Судорожный кивок в сторону двери, за которой неизменно дежурит Шарло.
— …и другая тварь, позубастее, — им опять жизнь переломала?! В костер сам будешь дровишки подкидывать…
Равиль уже бредил снова, беспорядочно метаясь из стороны в сторону, — на силу удалось унять, чтобы хоть забылся, и вновь перепуганный Августин сидел около него всю ночь до утра.
Защищать чужое счастье — последняя привилегия тех, кто знает, что своего уже не будет. Попытка хоть как-то оправдаться в собственных глазах и одновременно стремление избежать нового груза вины… Совесть, как злой хозяин — каким бы страшным не был приказ, но выполнять его нужно, потому что кара за самовольность обернется во сто крат хуже.
Придя в себя, Равиль уже не срываясь, строго-настрого запретил мрачному Августину что-то говорить Айсену о нем и тем более приводить их сюда, разложив все на пальцах, хоть и постарался смягчить выражения: незачем светлому и доброму парню ввязываться в подобную мерзость.
В том, что Фейран в помощи не откажет, юноша не сомневался, как не мог не признать, что помощь врача была бы куда как кстати. Нет, попроси его Гюсто или сам Равиль — лекарь придет и сделает все необходимое, хотя бы потому, что если юноша помнил правильно — Фейран в огонь бы шагнул ради синих глаз своего любимого, а тут требовалось всего-то осмотреть «девочку» и дать какую-никакую микстуру да мазь для болячек. И судя потому, как держался Айсен все у них благополучно, а это блаженное чудо непременно вмешалось бы… ангел-заступник нашелся!
Язвить не получалось. Айсен знает, что значит быть чужой забавой, ничего смешного в его желании помочь и поддержать не было. О каком-то унижении речи вообще быть не могло, и Равиль с радостью ухватился бы за протянутую руку, обливаясь благодарными слезами от облегчения, но… Айсен и Фейран тоже не знали о нем главного, получался такой же обман как всегда, а Ташу лекарь и музыкант были не противники. Наоборот, Ксавьер мог не пошевелив пальцем сломать их спокойное счастье, не говоря уж о том, что вместо спасения, вмешательство возлюбленных наверняка обернулось бы еще одной цепью горле лисенка, подбрасывая новый повод для шантажа.
Последний довод Равиль оставил при себе, а чтобы угомонить разошедшегося настырного Густо, пришлось смести в кучку остатки воли и сил и встать. Он оделся и впервые со дня возвращения в Тулузу поел за столом, как положено. У Августина брови казалось вылезут вовсе от зрелища изысканных манер, за которыми юноша прятал боль и слабость. Равиль замечал его взгляды, и уголки губ горько подрагивали: забавный, сейчас точно придумывает какую-нибудь таинственную историю о пропавшем царевиче… Как же страшно все, Господи!
— Ты прав! — Равиль резко поднялся. Он всегда поднимался, даже зная, что ничего хорошего за этим не последует. — К врачу обратиться все равно стоит. Знаешь кого-нибудь еще?