Наверное, знай Равиль о чем в этот момент думает его товарищ, какие сравнения приходят ему на ум — посмеялся бы над неуемной восторженностью неисправимого балованного ребенка муз! А может и не стал бы, потому что то, о чем на самом деле он вспомнил, пожалуй для юноши и вправду было сравнимо разве что с мифическим Граалем!
Которого не может коснуться нечистая длань, и даже нечистому оку его не узреть…
Если проще, он вдруг словно обжегся о собственный растерянный вопрос, напрямую вытекающий из невинного предложения Августина — где!
А когда в последний раз он гулял в принципе? Это событие всяко имело место еще до того, как лисенок Поль сошел с палубы «Магдалены», тоже превратившейся уже во что-то подобное священным символам и реликвиям… И Равиль мучительно пытался вспомнить, что это была за стоянка, что за порт.
…Его избавитель, его негаданная мечта, сказка, которая угасает к рассвету вместе со счастливыми снами…
— Равиль!!! — Густо подхватил юношу уже в падении, почти у самой земли.
И услышал сквозь слабое шевеление губ:
— Не надо… Полем зови, как крещен…
— Да хоть самим Иисусом! — Густо поднял на руки, оказавшееся почти невесомым тело, но упорно нес его далеко от приевшегося прибежища скорбей.
Равиль, хотя опомнился почти сразу, но вначале не понял, что происходит. Лишь осознав, что отпускать его никто не собирается, осторожно завозился:
— Куда ты меня несешь?
— Туда, где тебе помогут! — молодой человек только крепче прижал к себе свою ношу.
Равиль не сдержал улыбки: милый, наивный как мальчишка, Августин! Как будто действительно есть кто-то, кто захотел бы помочь именно ему, тому, кто он есть на самом деле…
— Густо, — негромко проговорил юноша, — у меня просто слегка закружилась голова. Это от слабости, ничего страшного. Отпусти…
Мир рухнул как всегда неожиданно. Августин действительно остановился, но не оттого, что собирался выпустить из рук болезненно-хрупкое тело друга, а от того, что отзыв на горячечный шепот почти у самой щеки — случился совсем не дружеский! Теплая волна пробежала вниз от мгновенно вспыхнувших щек до предательски ослабевших коленей, не миновав некую часть тела, которой уж в этой ситуации беспокоиться безусловно не следовало бы!
Если бы мог, Августин точно куда-нибудь сбежал, чтобы уже там спокойно сгореть от стыда: откликнуться пусть крохотным, но желанием на близость парня, да еще больного! Хотя, он красивый, даже сейчас… тонкие линии черт, в темном кружеве ресниц глаза чистого насыщенного, темно-серого цвета, изящные дуги густых бровей, и нежные губы… Настолько красивый, что у тебя, приятель, совсем крышу унесло!
Любоваться им это одно, красота всегда заслуживает восхищения и поклонения, а другое дело думать о поцелуе! Их лица впервые оказались так близко друг к другу, Густо впервые настолько тесно касался юноши, его плеча, бедра, и мягкие кудри ласково щекотали кожу… Господи, только бы Равиль ничего не заметил!
Хорошо, допустим, ничего катастрофического не произошло, — молодой человек отчаянно пытался успокоить накатившую панику, — захотеть можно и парня. Айсен замечательный человек, но со своим доктором, судя по едким замечаниям Кантора, они явно не стихи по ночам разучивают! Ага, скорее интенсивно изучают строение человеческого тела…
И счастливы! И горело все для них пламенем того самого костра, о котором предупреждал Равиль! Так что мир пока еще на месте.
Только вот почему-то Густо был абсолютно уверен, что именно Равиль от внимания подобного рода в восторг не придет. Ну и что, что он тоже хороший приятель Айсена, а значит, об отношениях между мужчинами тоже осведомлен, и они его не коробят, не взирая на всю стеснительность… Однако меньше всего музыкант хотел бы оскорбить этого бледного мальчика, дать ему новый повод для печали и грусти! Августин сам испугался того слова, которым можно было передать щемящую нежность, теснившуюся сейчас в груди.