Вопросы цены и стоимости

Августин зажмурился, переводя дыхание от острой боли в сердце: собственно, этот голос сказал своим звучанием безмерно больше, чем словами. Сказал куда яснее, чем все прочее, что надежды для певца-музыканта, баловня муз, действительно нет.

— Знаешь, я пойду, и правда! Тебе нужно отдыхать больше, как врач сказал, — Густо спокойно поднялся, но один бог знал, как далось ему и напускная уверенность и выдержка. — Не волнуйся, и… не извиняйся больше. Ты передо мной ни в чем не виноват. Я очень надеюсь, что мы останемся друзьями.

Как трудно, оказывается, произносить то, во что абсолютно не веришь!

Августин обернулся уже от дверей и с совсем непохожей на него яростью бросил:

— Кто бы он ни был… этот… — он явно проглотил какое-то грязное ругательство, — он просто идиот!!!

Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась паутина.

«Он просто меня не любит», — молча возразил Равиль дверному полотну, понимая, что Густо сюда уже не вернется, и боль новой утраты, как ни странно, мешалась с облегчением. Поэт открытый и легкий человек, он сможет пережить одну случайную несчастную любовь, и пусть уж лучше вспоминает тот хрупкий образ, который себе создал, чем окунется в правду!

Любовные раны заживают долго, затягиваются еще неохотнее, так что юноша от души понадеялся, что Августин не появится хотя бы в течение ближайшей пары дней. Независимо от того, чем увенчается назначенная на нынешнюю ночь авантюра, успехом или неудачей, — вместе с Густо им не быть все-равно. Если признание окажется у него в руках, и разожмутся зубья державшего лисенка капкана, то Равиль не задержится в этом доме дольше минуты.

А потом понадобится опять выживать, и выбираться из затянувшей по горло трясины безнадежности, не говоря уж о том, чтобы прятаться от Ксавьера, который наверняка озвереет, когда добыча сорвется с крючка. Густо во всем этом места не было, наоборот — сбежав к нему, Равиль поставил бы друга под удар в первую очередь, потому что больше им со времени возвращения никто не интересовался.

Айсен не в счет. Слава Богу, что наученный собственным горьким опытом парень не стал лезть на рожон! — Равиль даже улыбнулся тихонько, осторожно спускаясь по внешней лестнице. — Если сделать все осторожно, то Таш и вправду даже не узнает, куда пропало его излюбленное развлечение!

Густо в этот сценарий, понятное дело, не вписывался, да и как не тяжко было терять симпатию такого искреннего и светлого человека, но играть с ним, обнадеживая попусту — элементарная подлость… — прокрадываясь вдоль стены ко входу в контору мимо охранников, занятых беседой с двумя сомнительными девицами, Равиль почему-то думал о своей розе. Пожалуй, она была поистине воплощением всего того счастья и любви, которые он когда-либо испытывал в жизни. Символическим знаком, даже более весомым, чем забытая в смятении вольная: просто потому, что настолько невинный и чистый, совершенно бесполезный, но такой дорогой подарок — ему делали впервые.

Вставляя ключ в скважину, и напряженно прислушиваясь к малейшему шороху в проулке, хотя стоял третий час ночи, Равиль расстроился вдруг потому, что цветок почти засох. Может сломаться, если уходя, засунуть его в кошелек или карман… Посмеявшись на упрямо лезущие в голову мысли о всякой ерунде, когда нужно было сосредоточится на главном.

А было совсем не до смеха: слепок, конечно, не совпадал до малейших линий, ключ получился с припусками и неточностями… Суть в том, насколько! Дрожащие потные руки вновь и вновь пробовали провернуть в скважине добытое с таким трудом орудие борьбы. Казалось, что прошел как минимум час! Равиль взмок уже весь, едва заметно пошевеливая отмычкой, чтобы каким-то чудом язычки и впадинки совпали. Когда раздался скрежет, и крепость все же поддалась, юноша не поверил своим ушам, и, быстро скользнув в приоткрывшуюся щель, буквально рухнул на пыльный пол, почти плача от счастья.

Он заставлял себя верить в успех и удачу. Иначе… Ну, скажем, тогда Густо тоже не будет больше места в этой игре, ибо придется пойти на то, по сравнению с чем, портовый бордель покажется храмом! Там, по крайней мере, удавалось закрыть душу, потому что в нее никто не лез и не ломал, а здесь и сейчас — Ксавьеру с изумляющей виртуозностью удавалось изнасиловать не тело, а самое сокровенное в сердце!

Равиль отчетливо понимал, что если эта ночь выйдет зря, то он рискует не просто попасться. Чтобы искать признание дальше, придется выстелиться под хозяина так, как и не снилось до сих пор, причем играть одну из отвратительнейших ролей…

И он молился! Перерывая ящики и полки в колеблющемся свете одной из благоразумно запасенных церковных свечей, чей слабый огонек едва позволял различать буквы, зато не был бы заметен сквозь ставни.

Ничего. Ни-че-го…

Уже светало. Равиль беспомощно огляделся — надо было уходить, а перед тем тщательно скрыть следы постороннего вторжения.