Вопросы цены и стоимости

Будто другого времени для этого выбрать было нельзя! Теперь-то какая разница, если б сдох ублюдок одним днем позже? Ты, братец Ожье, опоздал и здесь! Убивать Ксавьера Таша, — хоть медленно, хоть быстро, — следовало сразу, когда еще он только появился на горизонте со своими выгодными предложениями о дележке шкуры вполне живого на тот момент медведя Гримо… Спугнув тем вечером пригревшегося у торговца на коленях рыжика, — навсегда, как оказалось.

По крайней мере, нужно было не смеяться над подобными своими желаниями, а без проволочек позаботится о вечном покое скользкого гада тогда, когда тот полез к Равилю с поцелуями, потянул к нему свои грязные ручонки с еще более скверными намерениями. Не выпускать из Тулузы, на виске выпытав, куда делся Равиль, ведь был уверен, что без стараний любезного свояка побег юноши не обошелся. Должен был догнать и раскатать ровным слоем по дороге будущего насильника и шантажиста прежде, чем он успел хоть пальцем коснуться запутавшегося лисенка… Да хотя бы вчера, до того, как ошалевшей от безнаказанности скотине пришло в голову снова замахнутся на мальчишку!

Но он этого не сделал, как впрочем, и многого другого… Стоило побежать по крыше пресловутого борделя маленьким юрким язычкам пламени, как наступило окончательное отрезвление, и Ожье внезапно осознал, что вновь катастрофически ошибся в выборе. В этот момент он должен был быть не здесь, кое-как обстряпав в высшей степени сомнительное дельце и теперь поспешно направляясь в сторону дома, чтобы обеспечить себе алиби в теплой женушкиной постели… он должен был быть с ним.

С тем, кого опять не задумываясь бросил на произвол судьбы. Ну да, конечно: Айсен, у которого сердечко отзывчиво на самую малую радость, а на боль тем паче, и любимый лекарь его ради горней выси ненаглядных глаз, — эти не уйдут так просто ни ради чего, и закопать как бездомную собаку не позволят… Но это — они! А не ты.

Впору спрашивать имеешь ли вообще, после всего, право его касаться, не говоря уж о том, чтобы провожать в вечность!

Только жизнь ни свою, ни чужую обратно не повернешь, нельзя заново переиграть даже одно мгновение. Ожье поступил так, как поступил, часы судьбы пробили время, и вернуться уже было невозможно: люди Ракушечника несомненно следовали за ним, да и почтенный буржуа бегающий по городу с ног до головы в кровище — то еще зрелище! Равиль заслужил хотя бы покой, и потому Ожье ограничился лишь тем, что едва переступив порог дома послал Реми узнать о юноше, разыскав Айсена с Фейраном.

Расторопный малый, превзошедший в молчаливой надежности крепостные стены, вернулся быстро, — его господин едва успел переодеться, — итак же без слов отдал аккуратно сложенный лист, слегка замаранный чем-то бурым в уголке.

Ожье вопросительно приподнял бровь, принимая бумагу в некоторой растерянности, но доверенный слуга промолчал не столько по своему обыкновению, сколько потому что не знал как объяснить и передать взгляд и выражение лица, с которым усталый молодой человек с яркими синими глазами посреди забрызганной кровью комнатки сунул ему в руки этот лист, в ответ на осторожное пояснение, что мэтр Грие просил узнать о Рыжем Поле.

— Скажи своему хозяину, что «Поль» — умер нынче ночью! — звенящим от напряжения, гнева и боли голосом бросил парень, швыряя листок, который читал, под ноги Реми. — А это — отнеси ему, на случай вдруг он потерял свой!

И вот теперь Ожье действительно оставалось только читать ровные четкие строчки, выведенные недрогнувшей рукой Равиля:

«Я, Поль прозванный Ринардо, рожденный от неизвестных родителей в **** году от Рождества Христова, искренне раскаиваюсь перед Богом и людьми и сим подтверждаю…

…о чем наложены были железом знаки вора, распутника и бродяги, коие неправедно свел, вытравив огнем тако же, дабы люд вводить в заблуждение и далее».

В числе прочих прегрешений следовала строчка: «…по своему почину вступил в грешную содомскую связь с купцом Грие из города Тулузы, коего склонил к тому и предавался плотскому греху»…

Господи, лисеныш ты мой маленький, как же ему удалось эту дрянь из тебя выбить?!!

Глупейший вопрос! Ага, позакатывай глаза теперь, позаламывай руки, попричитай напоследок — «малыш, что же этот мерзавец с тобой сделал…» Лживыми слезами еще облейся с ног до головы!