Вопросы воспитания (СИ)

- Так носовой платок для носа же, - слова Гейзенберга развеселили ведьм, которые, вновь приняв облик девушек, выглядывали из-за кресла Альсины. Камни в их ожерельях искрились и вспыхивали как огоньки в рождественской гирлянде, кончик сигареты тлел морковно-оранжевым от каждой затяжки леди Димитреску, которая покачивала ступней в лаковой туфле с золоченой пряжкой. Приехала Альсина, как и полагало благородным дамам, в карете, размерами тянувшей на небольшой дом, которую по ухабистым дорогам еле дотащила четверка тяжеловозов; машины женщина не любила, хотя с ними было проще уже потому, что не нужно было выгребать навоз и заготавливать корм на несколько месяцев вперед, но разве могла баба, высоченная, что вековая сосна, не покрасоваться перед Гейзенбергом? Тяга к самолюбованию у леди Димитреску была такой же, как и ее задница, а задница у нее была здоровенная, однако Карл был не против. Все женщины такие: выкаблучиваться любят; Миранда целый культ имени себя организовала, а Донна, вся такая дохрена загадочная, носила вуаль. Нахрена, если уж Моро светил своей рожей, то Беневиенто точно стесняться нечего. Едва ли у нее там все хуже, чем у этого маменькиного сынка.

- Если хочешь, можешь воспользоваться моим, - Альсина изящно выхватила из рукава сложенный платок и кончиками пальцев подала его Карлу; Гейзенберг, скривив рот в подобии усмешки, сунул руки в карманы брюк.

- Мне что, по-твоему, подтереться нечем? На худой конец могу и газетку взять.

- На худой конец? - переспросила Бэла, коварно прищурившись, и взгляд леди Димитреску вспыхнул негодованием.

- Это что еще за намеки?! - грозно пророкотала она; ведьмы, поняв, что мать всерьез рассержена, перестали хихикать и опустили головы, как провинившиеся школьницы, однако от Карла не укрылось, как озорство искрилось в их глазах под полуопущенными в раскаянии веками. - Бэла, как не стыдно?! Девушкам не полагает думать о таком, не то, что говорить вслух.

- Ага, - насмешливо подтвердил Гейзенберг, - только такие запреты мало кому мешали думать и говорить. Уж если захотят, то ты хоть жопу себе порви, все равно не остановишь.

Альсина, строптиво поджав губы, медленно поднялась; подол, струясь волнами шелка, закрыл ее ноги, оставив на виду только носки туфель, пальцы в вышитых замшевых перчатках сжались в кулак, сминая кружевной платочек, белый, словно занавеска.

- Ты говоришь о моих дочерях, - напомнила леди Димитреску, - а не о каких-нибудь беспутных крестьянках. Или ты думаешь, что я не в состоянии привить им манеры? Хочешь сказать, я настолько негодная мать, будто мои девочки будут допускать всякие непотребства в отношении мужчин? Так?!

- Эй, не заводись, - глядя на заметно поникших девушек, Гейзенберг расхлябанно выступил вперед, переводя ярость Альсины на себя, - чего раскипятилась-то? Ну, пошутила девчонка, что с того? Ты меня иногда фразочками покрепче припечатываешь. И когда они моего Штурма изводили, чуть не облапали всего, ты почему-то не возражала.

- Твой Штурм - не более, чем болванчик. Расходный материал, - женщина манерно взмахнула мундштуком, роняя пепел, - я - их мать и глава семьи Димитреску. Ясно же, что мне позволено куда больше, чем этим юным леди, в воспитании которых, оказывается, есть изрядные пробелы.

- Дедовщину, значит, разводишь, - понимающе кивнул Карл, маскируя кашлем щекотнувший горло смех, когда лицо Альсины возмущенно вытянулось; не давая ей времени опомниться, он проворно выхватил платок из ее пальцев. Леди Димитреску растерянно разжала ладонь, силясь собраться с мыслями для достойной отповеди, только захлопала ресницами, когда Гейзенберг принялся вытирать лицо ее платком, украшенным именной монограммой на уголке, терпко пахнущий духами женщины: миндалем, словно цианид, полынью и шалфеем. Карл тер лоб, щеки, нос, собирая нежной тканью пот, копоть и машинное масло, которыми измарался во время работы, после чего протянул платок, превратившийся в мятую грязную тряпку, обратно Альсине. Леди Димитреску взяла его самыми кончиками пальцев с выражением крайнего омерзения на мучнисто-белом лице, на котором ее глаза, подведенные черным, горели парой солнц.

- Да, ты права, с носовым платком гораздо удобнее, - оскалился Гейзенберг, не особо впечатлившись стройными лезвиями, в которые вытянулись ногти женщины; испачканный платок она уничижительно бросила в лицо Карла, но легкий шелк распластался в воздухе и плавно, как оброненный лепесток, опустился на пол.

- Ты - гнусное, грязное животное, Гейзенберг, - отчеканила Альсина, перехватывая мундштук всей ладонью, после чего царственно взмахнула рукой, рассекая когтями воздух; мужчине пришлось спешно отступить, чтобы пятерка клинков не отрезала ему нос. - Девочки! Мы уезжаем! На выход, немедленно.

- Но… я думала, мы погостим еще немного, - дерзнула пискнуть Даниэла, и Бэла, старшенькая, верная помощница матери и надзирательница над сестричками, схватила ее за руку.

- Не спорь, глупая! Видишь - мама сердится.