Вопросы воспитания (СИ)

- Даже не знаю, - Гейзенберг не могла промолчать, хотя мысли в голове пребывали в беспорядке; ни о чем думать не получалось, кроме того, как ей приятно. В обособленной деревушке ручным уродцам Матери Миранды действительно жилось неплохо, однако Карлина не отказалась бы и от обычной жизни среди людей, а не зараженных и ликанов. Плевать на эксперименты, Каду, культ и церемонию, она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, где по вечерам слышно не вой, рев и плач, а музыку, смех, вой сирен и шум трасс. Однако Альцин ни за что не бросит свой замок, наследие предков, которые в свое время отказались от него.

- Ты слишком много думаешь о лишнем, - пожурил лорд Димитреску, целуя Карлину в шею; пальцы мужчины касались ее между бедер, подготавливая и растягивая, и женщина нетерпеливо подкидывала зад; ей хотелось так, что зубы сводило. - Отпусти все пустое - и жить станет намного проще.

- Не станет, - Карлина прикрыла глаза; Альцин ее не понимал - для лорда Димитреску Миранда была спасением, а Гейзенберг видела в ней только надзирателя и мучителя. Узнай Альцин о планах Карлины, чтобы он сделал? Выдал бы ее Миранде, поддержал или посоветовал забыть? Женщина не нуждалась в одобрении лорда Димитреску, однако ей хотелось, чтобы он по-настоящему был на ее стороне.

Пока его хватало только на то, чтобы целовать Карлину, опуская ее на себя медленно, остервенело сжимая ее бедра, и Гейзенберг на эту ночь было достаточно. Потом, как и всякой женщине, Карлине захочется большего, и если лорд Димитреску не сможет ей этого дать, то будет очень печально. Тряхнув головой, Карлина обняла мужчину за плечи и прижалась своим ртом к его губам, чувствуя, как щекочут раздражающие усики Альцина. Плевать на Миранду; она испортила Карлине Гейзенберг всю жизнь, так пусть хотя бы этот вечер будет свободным от мыслей о ней.

========== Village II ==========

Комментарий к Village II

Особая благодарность читателю Джукин Киндич за идею с пуговицами.)

Штурм переминался с ноги на ногу, стоя на полусогнутых, нервно дергаясь всякий раз, когда ведьмы подходили к нему слишком близко. Лопасти дробилки, заменявшей ему голову, не двигались, но механизм отзывался чуткой вибрацией, когда Даниэла или Кассандра касались Штурма. Мастерская звенела девичьим смехом, Гейзенберг, сидя без шляпы, но в очках с увеличительными линзами, никак не мог закончить перепаивать одну микросхему; стоило только немного сосредоточиться, как паршивки вновь принимались заливаться хохотом, терзая несчастного Штурма, в котором человеческого осталось разве что ноги. От остального Карл избавился за ненадобностью; Гейзенберг создавал из него бойца, механизм абсолютного уничтожения и беспрекословного подчинения, стер его личность, оставил лишь инстинкт самосохранения, бешеное желание выжить и ярость к посторонним. Не было ни страха, ни жалости, Штурм был четко запрограммирован на убийства, однако трех хихикающих девиц будто бы смущался. Он сжимался, приседал, шарахался в сторону, путаясь в собственных ногах, но не нападал, зная, что перед ним не враги, но и друзей в расшалившихся дочерях Димитреску он не видел. Их поведение выходило за рамки встроенных в него установок, и бедолага Штурм пребывал в смятении, пока Бэла проходилась ладонью по крепким, рельефным бокам и спускалась к жилистому бедру, чтобы провести по нему ногтями. Даниэла тем временем с видом важным и донельзя задумчивым ощупывала его живот, а Кассандра, кусая улыбающиеся губы, любовалась спиной Штурма. Окруженный нахальными, бесстыдными девчонками, Штурм только и мог, что топтаться на месте, сигнализируя Гейзенбергу красным светом впаянной ему в спину лампочки. Когда Бэла деловито помяла его ягодицу, Штурм не сдержался: лопасти разогнались, разрубая воздух, ведьмы с визгом и смехом бросились в стороны, а Штурм завертелся волчком, не зная, за кем бежать, кого именно из паршивок выбрать целью. Стоило ему повернуться в сторону младшенькой, рыжей и самой взбалмошной из всех троих, Гейзенберг нажал на рычаг, и мощный разряд тока прошил тело Штурма; он забился, еле держа равновесие на подгибающихся ногах, которые разъезжались в стороны, как у новорожденного теленка. Штурма корчило от боли - нервные окончания Гейзенберг почти не тронул, - и ведьмы следили за тем, как его корежило и колотило с жадным, веселым любопытством. Даниэла широко улыбалась, распахнув медово-золотистые глаза, хлопала в ладоши, пока Бэла прохаживалась вокруг Штурма, играя собственными волосами. Кассандра помахивала серпом, словно теннисной ракеткой; больше выпендривалась, чем всерьез угрожала. Знала соплячка, что по заднице получит, если что-нибудь здесь похерит, а у Гейзенберга рука тяжелая, приложит так, что мало не покажется. Но Штурм сам нарвался - у ублюдка была четкая, ясная команда, ослушался - получишь по ебалу, иначе никак. Альсина потом бы с Карла семь шкур спустила за своих девчонок.

- Бедняжка, - елейно пропела Бэла, подходя к сжавшемуся на полу Штурму, - ему, должно быть, очень больно.