Вор

Я вижу все, чем ты был. Знаю, что ты сейчас чувствуешь. И кажется, уже догадываюсь, кем ты можешь стать.

Прошу, не считай меня трусом и не думай, что я хоть как-то сожалею о случившемся. Напротив, я слишком долго ждал этого дня, чтобы теперь огорчаться или стремиться это остановить.

Я умираю. Наконец-то. И я снова счастлив. А ты, если хочешь, бери то, что от меня осталось. Надеюсь, когда-нибудь тебе помогут эти знания. Уберегут от моих ошибок. И однажды ты скажешь спасибо старому, больному, бездарно растратившему жизнь глупцу, который даже сейчас, глядя тебе в глаза, искренне верит, что умирает с пользой…

* * *

Когда я пришел в себя, на улице снова пошел дождь, звонко молотя по отливам, тихонько шурша ручейками по крышам и с силой разбиваясь о мои горестно опущенные плечи.

Мне было больно. Тошно. Муторно. В моей душе, казалось, все с ног на голову перевернулось, отчего я с трудом мог вспомнить, кто я, где я, откуда пришел и почему вообще здесь оказался.

Казалось, во мне поселилось нечто чужеродное. Огромнейший пласт воспоминаний, которыми я никогда не владел, и эмоций, которых сроду не испытывал. И свое, и чужое смешалось в какую-то дикую кашу. Я одинаково ясно помнил себя и Олегом Каменевым, и стариком Лурром. Помнил, как смотрел на свое истекающее кровью тело и одновременно видел другого себя — покрытого чешуей зверя с желтыми змеиными глазами, нервно стегающего воздух длинным хвостом. Я осознавал и свое собственное прошлое, и все то, что довелось пережить старому травнику. Был и тем и другим, будучи не в силах отделить свое от чужого. Все в моей душе перемешалось. Слилось. Запуталось. А мое сознание едва не угасло, инстинктивно пытаясь стать одним целым и в то же время отчаянно этому противясь.

Наверное, беспрестанно льющиеся с неба холодные капли в какой-то степени помогли мне не провалиться в беспамятство раньше времени. Они отвлекали. Раздражали. И этим, можно сказать, меня сильно выручили.

Но, пожалуй, только сейчас, стоя на коленях на мокрой земле, я совершенно некстати подумал, что ни разу за все это время не видел луж на изнанке. Там никогда не бывало дождей. Мокрых следов на полу или на дороге. А ведь именно вода — главное условие для зарождения и поддержания жизни. Возможно, именно поэтому в сумеречном мире никто не выживал? И только поэтому там не могло существовать никакой органики?

Мысль пришла и ушла, оставив после себя лишь усталое понимание.

А когда она перестала меня отвлекать, то оказалось, что в левой половине груди невесть откуда появилась и все быстрее начала разрастаться густая, тягучая, как патока, боль. И мне все сильнее хотелось выкашлять, выплюнуть ее наружу, освобождаясь от того, что жгло не только тело, но и душу.

Наконец я со стоном согнулся, и меня действительно вывернуло наизнанку, заставив исторгнуть из себя целый поток темной, дурно пахнущей, какой-то застарелой крови, которая вмиг уляпала не только землю, но и надетый на меня старый халат.

Стоп. Какой еще халат?!

Пошатнувшись от слабости, я едва не упал и лишь в последний момент сумел упереться ладонями в землю. Грудь нещадно болела, поселившаяся в сердце боль по-прежнему застилала глаза, однако сквозь струящиеся по лицу ручейки я все же сумел разглядеть, что вместо когтистых лап у меня появились руки. Самые обычные человеческие руки с длинными узловатыми пальцами, морщинистой кожей, вздутыми венами и распухшими, сильно деформированными суставами, которые при попытке сжать пальцы в кулак стрельнули острой болью.

С трудом сплюнув запекшуюся на губах кровь, я выпрямился и неверяще уставился на эти самые, невесть откуда взявшиеся руки. Затем опустил взгляд ниже. Обнаружил, что сижу посреди большущей лужи в мокром, отвратительно липнущем к телу халате. Безошибочно распознал его грязно-серый цвет. Все до единой узнал старательно поставленные заплатки. С ужасом вспомнил, как терпеливо их пришивал. А затем перевел взгляд чуть дальше, где не так давно лежало тело старика Лурра, и… ничего не нашел. Вообще ничего, кроме медленно расплывающегося, словно обозначенного черной линией человеческого силуэта с раскинутыми в стороны руками.

Вот, собственно, и все, что осталось от старого травника.

А что же я?

Я снова перевел взгляд на свои состарившиеся ладони. Вспомнил фразу, которую велел произнести Шэд, и глухо выругался вслух. Хриплым, скрипящим, как несмазанная телега, голосом, в котором с еще большим ужасом узнал голос мертвого старика.

Это что же получается… я — теперь он?!

Словно почувствовав мою слабость, из глубины души снова вынырнули непрошеные воспоминания, и я со стоном схватился за голову, когда они с новой силой обрушились на мой и без того измученный разум.

Далекое детство, учеба под руководством травника-отца, отрочество и юность, наполненные бесшабашным весельем, спокойная зрелость, полная осознания собственной важности, работа, дом, семья, переломы, травмы, ушибы и болезни, множество знакомых и одновременно чужих лиц, кажущихся бессмысленными на первый взгляд событий и разговоров…