Вор

Информации было так много, что у меня едва искры из глаз не посыпались от усилий хоть как-то ее сдержать, чтобы сохранить свою собственную личность от разрушения. Я почти тонул. Чужие воспоминания, перемешанные с такими же чужими, но до отвращения настоящими эмоциями, угнетали, подавляли и грозили надвое расколоть мою взвывшую от отчаяния душу. Но через какое-то время поток чужого сознания стал тише, легче и свободнее. Затем ощущение, что меня сейчас раздавит, ушло. А когда я смог отдышаться, поток чужих воспоминаний и вовсе схлынул, оставив после себя чувство непередаваемой горечи, безмерной слабости и неимоверного облегчения от мысли, что эта пытка все-таки закончилась.

— Шэ-эд, — просипел я чужим голосом, с трудом удерживая вертикальное положение. — Шэд… су-у-ука… что ты со мной сделал?!

Рядом раздались тихие шаги.

— Ты хотел быть человеком. И я дал тебе такую возможность.

— В кого ты меня превратил?! Думаешь, ЭТО — предел моих мечтаний?!

Согнувшись в новом приступе безудержного кашля, я выплюнул из себя еще один кровяной сгусток, а затем поднял на собирателя слезящиеся глаза.

Я чувствовал себя бесконечно дряхлым, тяжело больным стариком, для которого даже встать с колен было сродни настоящему подвигу. Все мое тело буквально вопило, что еще немного, и оно задохнется от немощи. Меня шатало, качало. Левый глаз почти не видел. В правом тоже поселилась какая-то муть. Звуки доносились до меня словно сквозь ватную подушку. Боль в груди, правда, поутихла. Кашель тоже унялся. Но я каждой клеточкой своего тела ощущал то самое отвратительное чувство беспомощности, которое успело коснуться меня в прошлой жизни, — характерную, неистребимую, день ото дня растущую немощь, которая всегда сопровождала неизлечимую и давнюю болезнь.

Мне было хорошо знакомо это чувство. Я уже успел его изучить и снаружи, и изнутри. Сперва с матерью, потом с собой.

— Шэд! Гад ты этакий! Неужели ты не мог найти для меня более подходящее тело?!

Шэд, остановившись в двух шагах, спокойно ответил:

— Тебе незачем переживать, ведь это — всего лишь начало.

— Да пошел ты… — выдохнул я, утерев окровавленные губы дрожащей ладонью. — На фиг тебя вместе с твоими экспериментами! Хватит с меня, понял?!

Со стоном поднявшись, я оперся плечом о мокрую стену и, почувствовав новый укол в груди, непроизвольно прижал к больному месту ладонь. Нащупав разрезы в халате, устало опустил голову, рассматривая кровяное пятно на одежде. Как-то не вовремя вспомнил, откуда оно взялось. Затем собрался с силами, просунул ладонь под ткань, пытаясь понять, насколько глубоки мои раны. И испытал двойственное чувство, когда оказалось, что никаких ран на коже не осталось, а вместо них под пальцами ощущались лишь два тонких шрама, которые наглядно свидетельствовали, что это все-таки не сон.

— Олег… — тихо позвал собиратель, когда я оттолкнулся от стены и побрел прочь, по-стариковски шаркая ногами. — Олег, подожди!

— Заткнись, — прошептал я, не имея ни сил, ни желания оборачиваться. — Отвали от меня, понял?!

Шэд, как ни странно, больше не приставал. Донесшийся следом порыв ветра красноречиво подсказал, что сборщик душ снова исчез. Ну а я… всего через три шага мои ноги снова подогнулись, и я грохнулся мордой вниз, успев в последний момент увидеть торчащий из стены камень и испытать слабую надежду на то, что хотя бы он сумеет избавить меня от мучительной необходимости жить в этом безобразном теле.

* * *

В себя я пришел, если верить внутренним часам, очень не скоро. К тому времени как я вынырнул из тяжелого забытья, солнце уже должно было выбраться из-за горизонта и обрушиться на мокрые после вчерашнего дождя улицы с удвоенной силой.

Тем не менее, когда я открыл глаза, вокруг было темно. Правда, темнота оказалась мягкой, уютной и дарила приятное чувство узнавания, какое бывает, когда после долгой разлуки встретишь старого друга.

Недовольно пожевав губами, я огляделся и испытал легкое удивление, обнаружив, что валяюсь не посреди загаженной улицы, а лежу в своем старом логове. В реальном мире. На куче загодя припасенного серебра, словно турецкий султан, которому позволительно есть, не выбираясь из роскошной постели, и спать, не выходя из-за пиршественного стола.

Улишши, кстати, тоже были здесь — вились по привычке у меня перед носом. Когда я приподнял голову, они из несолнечных «зайчиков» моментально обратились в маленьких нурров, доверчиво прильнули, потом снова забегали по полу. Наконец выволокли откуда-то огромный шмат сочащегося кровью мяса и подпихнули поближе, словно говоря: на, ешь.

Я машинально потянулся к еде и только тут обратил внимание, что сделал это по привычке всем телом, вместо того чтобы протянуть руку и просто взять то, что хотел. Еще через пару секунд мой взгляд упал на когтистые лапы. Потом перед глазами заплясал подозрительно бодро трепещущий хвост. Затем до меня все-таки дошло, что я вернулся в свое замечательное звериное тело, и я не заорал от радости только потому, что от избытка чувств горло перехватило.