Вор (ЛП)

Она идет к раковине, берет стакан, наполняет его водой, делает глоток и швыряет мне в голову. Я уворачиваюсь, и он ударяется о стену, разбившись на тысячи кусочков. Смотрю на стену, куда пришелся удар, а затем перевожу взгляд на Оливию.

— Моё сотрясение не решит проблему.

— Ты был трусом. Поговори ты со мной тогда в музыкальном магазинчике, не солгав ни разу, мы бы сейчас здесь не стояли.

Её плечи, секунду назад напряженные, обмякли. Всхлип срывается с её губ. Она пытается приглушить его рукой, но слишком поздно.

— Ты женился… у тебя родился ребенок… — её слезы текут ручьем, смешиваясь с тушью и оставляя черные полосы на щеках. — Ты собирался жениться на мне. Это должен был быть мой ребенок, — она падает на диван и обхватывает себя руками.

Её крошечное тело содрогается от рыданий. Волосы падают каскадом на лицо, и она специально наклоняет голову, чтобы не было видно слез.

Я подхожу к ней. Поднимаю и усаживаю на столешницу так, что теперь мы смотрим друг другу в глаза. Она пытается спрятаться за волосами. Они длиной практически до талии, как тогда, когда мы впервые встретились. Я разделяю волосы на три части.

— Это странно, что я знаю, как плести косичку?

Она смеется сквозь слезы и наблюдает за мной. Закрепляю косичку резинкой и перекидываю через плечо. Теперь я могу видеть её.

Ее голос дрожит, когда она начинает говорить.

— Ненавижу, что ты всегда шутишь, когда я пытаюсь пожалеть себя.

— Ненавижу, что я всегда довожу тебя до слез, — я вывожу маленькие круги на её запястье. Хочу ещё к ней прикоснуться, но знаю, что не должен этого делать.

— Герцогиня, это была не твоя вина. Моя. Я подумал, что если бы мы начали всё с чистого листа... — мой голос обрывается, потому что нет никакого чистого листа. Теперь я это понимаю. Ты просто стираешь все старое и начинаешь рисовать заново. Я целую её запястье. — Позволь мне носить тебя на руках. Я никогда не дам тебе коснуться земли. Я был создан для того, чтобы носить тебя, Оливия. Ты чертовски тяжелая со всеми твоими заморочками и чувством вины. Но я это выдержу. Потому что люблю тебя.

Она прижимает мизинец к губам, словно пытаясь сдержать слова. Это новый Оливиазм. Мне нравится. Я убираю мизинец от губ, переплетая её пальцы со своими. Боже, сколько времени прошло с тех пор, когда я в последний раз держал её за руку? Чувствую себя маленьким мальчиком. И пытаюсь сдержать улыбку, которая появляется на моем лице.

— Расскажи мне, — прошу я. — Питер Пэн...

— Ной, — выдыхает она.

— Где он, Герцогиня?

— Сейчас он в Мюнхене. На прошлой неделе был в Стокгольме, за неделю этого — в Амстердаме, — она оборачивается. — Мы не. . . мы взяли паузу.

Я качаю головой.

— Паузу от чего? От брака или друг от друга?

— Мы нравимся друг другу. Думаю, от брака.

— Черт, в этом нет никакого смысла, — говорю я. — Если бы мы были женаты, я бы не выпускал тебя из постели.

Она опускает голову.

— Что это значит?

— Вокруг полно таких парней как я, и я бы не позволил им ошиваться рядом с тобой. Во что он играет?

Долгое время она молчит. Затем она выдает:

— Он не хочет детей.

Лицо Эстеллы всплывает в моих мыслях, и я спрашиваю…

— Почему нет?

Она пожимает плечами, пытаясь сделать вид, что в этом нет ничего такого.

— У его сестры кистозный фиброз. Он — носитель. Видит, как она страдает, и не хочет рожать детей с учетом риска, что они тоже могут быть больны.

Я вижу, что её это беспокоит. Рот сжат и глаза мечутся по столу, как будто она пылинки высматривает.

Я сглатываю. Для меня это тоже щекотливая тема.

— Ты знала об этом до того, как вышла за него?

Она кивает.

— Я не хотела детей до того, как вышла за него.

Я встаю. Не хочу слушать о том, как с Ноем она захотела того, чего не хотела со мной. Должно быть, я выгляжу недовольным, раз она закатывает глаза.

— Сядь, — шепчет она. — Вижу, ты всё ещё тешишь своего внутреннего ребенка.

Подхожу к панорамному окну, которое простирается по периметру её гостиной, и смотрю вдаль. Я задаю вопрос, который не хотел бы спрашивать, но я должен знать. Я ревную.

— Почему ты передумала?

— Я изменилась, Калеб, — она встает и подходит ко мне. Смотрю на неё и вижу, что она скрестила руки на груди. На ней серая хлопковая рубашка с длинным рукавом и черные штаны, которые так низко сидят на её бедрах, что видна небольшая полоска кожи. Её волосы свисают через плечо. Она смотрит на движение за окном. С таким задиристым видом. Я ухмыляюсь и качаю головой.

— Я никогда не чувствовала, что достойна иметь детей.

— О. Все ещё работаешь над этим?

Она ухмыляется.

— Немного тут и там. Теперь я хотя бы занимаюсь сексом.

Я слегка улыбаюсь и прищуриваюсь.

— Абсолютно уверен, что излечил тебя.

Она хлопает ресницами так быстро, что может создать шторм. Прикусывает губу, чтобы не улыбнуться.

Я откидываю голову назад и смеюсь. Мы так любим ставить друг друга в неловкое положение. Боже, я люблю эту женщину.

— Да, — говорит она. — Но разуверю тебя, это было не из-за твоих телодвижений в спальне. А из-за того, как ты пытался меня вернуть.