О Малке стоит сказать еще одно: по нему было видно, что он сражался в Гоблинских войнах. Дело не только в пальцах и возрасте, а еще и во взгляде, в том, как он двигался. Люди сразу это понимали. И кусачие тоже. Мы проходили мимо гоблинского квартала, запах которого будил в Малке и в Гальве воспоминания о войне, как вдруг по ту сторону цепи появился гоблин и зашагал вровень с нами. Он был высокий, больше пяти футов ростом, его серо-бурая, покрытая шрамами шкура сморщилась, словно от огня. Поначалу казалось, будто гоблин просто идет по своим делам, или, скорее, он хотел, чтобы мы так считали.
Один молровянин окликнул нас и замахал рукой. Видимо, предупреждал и советовал держаться подальше. Мне эта мысль показалась дельной.
– Может, лучше отойдем от цепи? – предложил я.
– Зачем? – спросил Малк. – Из-за этого? В жопу его!
И он подошел еще ближе.
Кусачий поступил так же.
– Не приближайся к этой твари, придурок, – сказала Норригаль.
– Тебе же никто не указывает, где ходить, – ответил Малк.
– Ты прав.
Она переступила через кучу навоза посреди улицы и пошла дальше по другой стороне.
Я бы тоже перешел на другую сторону, но не хотел, чтобы обо мне подумали, будто она водит меня на веревочке за кольцо в носу. Поэтому я остался, только спросил у Гальвы:
– По-твоему, это хорошая идея?
Она покачала головой, но не ушла с ближней к цепи стороны улицы. Я заметил еще два-три гоблинских силуэта. Они тоже шли за нами, но держались чуть поодаль.
И тут гоблин заговорил. Не глядя на нас, но обращаясь к нам:
–
«Вы из Молровы?»
Мы не ответили, и он снова спросил:
–
«Вы из Антера?»
– Я из страны «Пошел ты в жопу, кусачий». А ты откуда?
– Холт, – сказал гоблин. – Ты человек Холта, блондин.
– Не разговаривай с ним! – крикнула Норригаль.
– Я из Гальтии. Тебе-то что за дело?
– Я знай тебя. На война.
– Сомневаюсь.
– Хватит! – решила Йорбез и потянула Малка за локоть, но он стряхнул с себя ее руку.
Она пожала плечами и перешла через улицу к Норригаль.
Несколько молровян собрались на нашей стороне улицы и заговорили с нами, явно отговаривая подходить ближе. Только один из них рассмеялся, указывая на цепь. Я очень хотел перейти через улицу, но понимал, что проклятый Малк никуда не пойдет.
– Что они говорят? – спросил я его.
– Предупреждают, что я могу нарваться на перетягивание.
– Что еще за перетягивание? Ты не мог бы перейти вместе со мной на другую сторону дороги, не такую глупую?
– В жопу этого кусачего, если он думает, что я уйду из-за него, – сказал Малк и свирепо посмотрел на гоблина.
Кусачий так ни разу и не взглянул на Малка. Он изображал такое безразличие, что, будь у него карманы, гоблин непременно засунул бы туда руки.
– Да. Ты. Друг. Я ешь. Я ешь тебя, друг, – проскрежетал он и показал зубы.
Малк потянулся за мечом, но из темноты выступили силуэты гоблинов с маленькими жуткими арбалетами в руках. Другие показали, что у них при себе ножи. Они появились очень быстро. Гальва выхватила свой спадин. Йорбез перешла через улицу обратно к нам.
Один только гоблин у цепи оставался невозмутимым.
– Нет оружие, – сказал он. – Нет кусай. Ты хоти, ты тяни.
И, по-прежнему не глядя на Малка, поднял руку над цепью.
Малк опустил меч.
– Не делай этого, идиот! – закричала Норригаль, хотя прекрасно понимала, что он сделает.
– Тяни. Трус. Я убивай тебя как друг, – проговорила тварь. – Я думай, ты кричи. Друг кричи. Тяни. Тяни!
Малк сжал его руку.
Гоблин схватил Малка другой рукой, засадив крючковатый коготь в левое предплечье.
Малк вскрикнул и рванул так, что свалил кусачего, как будто отец тащил за собой непослушного сына. Гоблин почти перевалился через цепь, но зацепился за нее ногой, словно встал на якорь. Тут подбежали еще три-четыре гоблина, быстро, очень быстро уцепились за ноги сородича и перетянули его обратно до пояса. Малк потерял равновесие и завалился на цепь. Мы подоспели в тот момент, когда цепь уже касалась его бедер, и потащили назад. Но гоблинов набежало еще больше. Теперь уже пятеро или шестеро дергали своего товарища за ноги, а он не желал отпускать руку Малка даже за все ядовитые грибы Урримада.
Норригаль присоединилась к нам вместе с каким-то пахнувшим рыбой молровянином, к фартуку которого прилипла чешуя. Из соседних домов и многочисленных таверн выскакивали другие молровяне. Женщины высовывались из окон, стуча деревянными ложками по горшкам, сигнал тревоги подхватывали в других кварталах. Те гревичане, что были поменьше ростом, держали наготове луки, и я тут же пожалел, что оставил свой на постоялом дворе. Но никто не стрелял. Позже я узнал, что смертная казнь грозит каждому, кто без причины пустит стрелу в гоблинский квартал или ударит любым оружием кусачего, пока хоть какая-нибудь часть его тела находится по другую сторону цепи. Все было строго расписано, и случалось такое по нескольку раз в год. Не все гревичане были настолько добросердечны, чтобы предупреждать чужаков. Они обожали перетягивание. Это было куда увлекательней, чем другая их излюбленная забава – гонять палками мертвую замерзшую собаку.