Новые каверзы от этого существа мне были ни к чему, поэтому я сбросил туда же и отвалившуюся ногу.
Гомункул вяло отбивался, мешая мне отрезать его руки, однако без головы он мало чего стоил. Но когда он пытался заплести мне руки и остановить меня, я заметил, что отпечаток моего лица на его груди сделался выпуклым и стал похож на посмертную маску. Глиняное лицо Кинча заговорило моим же собственным голосом:
– Прекрасно, прекрасно.
Я отрезал одну руку, вцепившуюся в мой рукав так, что ее никак было не оторвать, вышвырнул ее с дороги и потянулся за другой, которую существо пыталось спрятать подальше от меня.
– Прекрасно, – опять сказало мое лицо моим голосом, но на этот раз с легким иноземным шипением. – Только ты все равно не получишь ни одной моей книги.
– Не понял, что ты сказал? – спросил я самого себя.
Но глиняное лицо уже изменилось. Теперь это был не я, а человек много старше меня, с глубокими морщинами по углам рта и раскосыми глазами, какие часто можно встретить у бледнокожих ганнов и смуглых молровян. Он опять заговорил, только не моим голосом, а глубоким мелодичным баритоном с густым молровским акцентом:
– Я сказал, что ты не получишь ни одной моей книги, маленький проказливый гальт. Я слышал, как ты задумал стащить ее у меня. Но ведь ты этого не сделаешь, правда?
– Нет! – ответил я. – Нет!
– Хорошо! – сказал он, но глаза на его груди загорелись, словно два уголька, и задымились. – Я не верю тебе.
Он стоял на единственной ноге, пошатываясь и вытянув единственную руку, чтобы сохранить равновесие.
– Ты боишься меня, мальчик? Гальтский мальчик.
Я чуть было не сказал «да», но он вдруг рявкнул с ожесточением:
– Нет! Не оскорбляй меня правдой!
– Ну и хрен с тобой, раз так. Я тебя не боюсь.
– Ты устал? – спросил он.
Я мысленно обследовал ноющие, налитые свинцом мышцы и ответил:
– Нет, я могу бежать еще хоть целый день.
– Хорошо! Ты голоден?
Тут я понял, что и вправду пока не хочу есть, слишком возбужденный недавней схваткой, и потому ответил:
– Да.
Ведь мы же были в Молрове, и я должен врать, правильно?
Он по-волчьи усмехнулся, открыл рот и окатил меня струей огня, как мне сначала показалось. Но это был не огонь, хотя мои щеки и нос обдало жаром и я закрыл глаза, защищаясь. Часть потока угодила мне в рот, я выплюнул какую-то жидкость и закашлялся. Это был суп. Горячий суп, соленый, перченый, с чем-то вроде курятины. Голубятина? Суп с перцем и голубятиной?
– Ух ты! А мне здесь нравится! – сказал я.
– Да, – ответил он. – И я рад видеть тебя здесь.
Я кашлял и задыхался, все еще с закрытыми глазами, оберегая их от горячего варева, но внезапно понял, что сижу. Кто-то подал мне салфетку, и я вытер капли супа с глаз и лица. Вокруг переговаривались люди. Наконец мне удалось открыть глаза, и я озадаченно огляделся. Это была вовсе не каменистая горная тропа, я сидел за столом в обеденном зале. Слева была Гальва, справа – Норригаль, дальше курила самокрутку Йорбез.
– Ты меня вообще слышал? – спросила Норригаль. – Я рассказывала историю, а ты уснул и упал лицом в миску с супом.
– Это была история о том, как ты каталась на волке?
– А какая же еще?
Я фыркнул, избавляясь от супа в носу, и сказал:
– Да, я все слышал.
И тут я вспомнил, как похолодел от мысли, что она пропала или даже убита глиняным человеком, и не смог сдержать желание поцеловать ее в щеку. Но она как раз обернулась ко мне, и получилось, что я чмокнул в уголок глаза.
– Влюбленный балбес, – сказала она, с улыбкой отталкивая меня.
Я заметил старика с выпуклым лбом и губами, сложенными в неодобрительную складку между скобками глубоких морщин. Он оценивающе посмотрел на меня:
– Кинч На Шаннак, ученик Гильдии Берущих, третий год естественного обучения, второй год магического, и Норригаль На Гэлбрет, прислужница в Вывернутой башне, не хотели бы вы взглянуть на мою библиотеку?
– Ни в коем случае, – ответил я и поднялся, готовый следовать за ним.
50
Отец лжи
Последние несколько лет я тешил себя прекраснодушными фантазиями, что однажды, вопреки собственной лени и любви к свободе, засяду над тайными книгами и постигну глубины магии. Убеждал себя, что ремесло вора – это всего лишь временный отход от моего предназначения, что при хорошем учителе и постоянных упражнениях я стану могучим колдуном.
Но, увидев библиотеку Фульвира, я почувствовал вовсе не это. Я ощутил себя самозванцем, возможно, неплохим вором, но бездарным транжирой заклинаний, терпимым в лучшие свои дни, но опасной помехой во все остальные. Разумеется, мне по силам замедлить падение, усыпить какого-нибудь старого хрыча, задерживать дыхание под водой в три раза дольше обычного человека. Но рядом с теми, кто записывал заклинания или накладывал чары из книг Фульвира, я напоминал босоногого крестьянского мальчонку в коротких штанишках, который рубит палкой колосья пшеницы, воображая себя рыцарем.