Сбросив с себя это бремя, я смог сохранить спокойствие и достоинство, даже когда старик-гоблин подошел ко мне и протянул странное приспособление с ручкой. Боги, как же от него разило гнилью! Но я задержал дыхание. Старик показал когтистой лапой на ручку, словно предлагая мне покрутить ее. Я не ответил, и тогда он ухватил меня за руку сквозь решетку и все-таки заставил сделать один поворот. Из приспособления высыпалась маленькая кучка белых кристаллов. Старик раскатал их по моей руке и лизнул ее жутким, покрытым коркой языком, похожим одновременно на кошачий язык и на вываренную кожу. Один из зубов слегка оцарапал меня, и тогда гоблин посыпал крупинками соли каплю выступившей крови, подцепил ее пальцем и обсосал палец, как будто это было самое вкусное лакомство на свете. Пошел он в жопу, этот гоблин, пошли в жопу все гоблины и все, кто помирился с ними! Если вы еще не поняли почему, то слушайте дальше и узнайте больше. Узнайте правду.
36
Смерть чаек
Просто посмотри на меня, – сказал я Норригаль позже.
Может быть, прошел час, а может, полдня. Время теряет значение, когда ты лежишь в ужасно неудобном положении, ожидая смерти. На стенках трюма горели нелепые фонари, – наверное, была ночь. Норригаль уставилась мне прямо в глаза. Гоблины собирались разделывать гарпунера перед нашей клеткой. Один из них, судя по всему капитан, подошел к старику, подливавшему воду в котел, и что-то сказал, а потом они с мясницкими ножами и веревкой направились к клетке гарпунера.
Мне совсем не хотелось увидеть все это во сне, если у меня еще будет возможность поспать перед смертью. Поэтому я отвернулся и решил, что Норригаль сделает то же самое. Так и вышло.
Старик не выдержал и захныкал, но я не могу упрекать его за это. Ужасно слышать собственные рыдания, поэтому я запел песню, которую выучил еще в Пигденее, под названием «Красивой, стройной, молодой». Или «Песня по кругу», потому что именно так ее обычно и исполняли. Лучшим своим тенором я протестовал против того черного дела, что должно было свершиться. Я пел громко. Наверное, я никогда еще так не пел, потому что хотел, чтобы бедный старый сукин сын услышал песню своего родного города, и я хотел все сделать правильно.
Малк тоже знал эту песню и вступил зычным баритоном:
Норригаль подхватила песню, добавив свое высокое носовое контральто, насколько это было возможно с прижатым к решетке лицом.
Гарпунер запел вместе со всеми, но гоблинам это не понравилось. Его ударили по голове, похоже зашибив насмерть, и это было бы только милосердно. Потом кусачие взялись за него по-настоящему, но мы продолжали петь:
Мы спели эту песню от начала до конца три раза подряд, пока гоблины не покончили с ним, и никто из нас не взглянул туда даже краем глаза. Даже тогда, когда вся команда собралась на пиршество. Никакая песня не смогла бы заглушить ни звуков разрезаемого мяса, ни жужжания солемолки, и я понятия не имею, отчего потерял сознание: то ли от ран, то ли от неприкрытого ужаса. Но точно знаю, что я не один был такой, потому что, когда я очнулся в парной темноте трюма, все остальные еще не пришли в себя.
Первым делом меня поразило ощущение теплоты под ложечкой, везение вернулось ко мне. Потом я заметил, что куда-то пропал старик, заботившийся о котле. А еще на корабле стало тихо. Раньше сверху раздавались гортанные лающие и свистящие голоса команды, когда гоблины ставили паруса или поворачивали руль. А теперь я слышал только крики морских птиц. Это тоже было странно, потому что гоблины их терпеть не могли и старались отогнать чаек и крачек факелами и кнутами. Крик чаек до сих пор согревает мне душу. Корабль стал сильней раскачиваться, а он и так был не очень устойчивым, потому что гоблины не строят суда с большим килем, чтобы иметь возможность заходить на мелководье. Когда нас качнуло особенно резко, солемолка прокатилась через весь трюм и остановилась у ног старика-гоблина. Он лежал без движения.