– Итак, я поймал тебя наконец! – сказал он. – После стольких лет!
– Тогда вам повезло больше, чем нам, сэр, – ответил Раффлс, – потому что я боюсь, что наш человек ускользнул от нас.
– Ваш человек! – повторил Наб.
Его кустистые брови взлетели, а я приложил все усилия, чтобы мои оставались на месте.
– Мы и сами гнались за ним, – объяснил Раффлс, – и один из нас даже пострадал за свое рвение, как вы можете видеть. Хотя, возможно, мы тоже преследовали совершенно невиновного человека.
– И что же это за человек? – сухо спросил наш преследователь. – Я полагаю, вы не имеете в виду ученика школы? – добавил он со всей старой колючей хваткой.
Но Раффлс был теперь его оппонентом.
– Не могу сказать точно, сэр. Как я уже говорил, я, возможно, изначально ошибся, но я погасил свет и посмотрел в окно, увидев мужчину, который вел себя довольно подозрительно. Он нес сапоги в руках и шел в носках – вот почему вы совершенно его не слышали, сэр. Их совсем не слышно, в отличие от резиновых подошв… то есть они должны, вы знаете! Что ж, к тому времени мы с моим другом Банни только разошлись по комнатам, я решил позвать его с собой. Мы вышли наружу, изображая детективов. И не нашли никаких следов этого человека! Мы посмотрели за колоннами. Я подумал, что услышал его, и мы начали безрезультатные поиски. Но когда мы уже собирались уйти, он пробрался мимо, прямо у нас под носом, и именно там мы пустились в погоню. Где он был до этого, я понятия не имею, скорее всего, он не причинил никакого вреда, но все же стоит это выяснить. Впрочем, у него был слишком хороший старт, а у бедолаги Банни просто не хватило воздуха в легких.
– Ты должен был продолжать преследование и оставить меня, – сказал я, поднимаясь на ноги.
– Тем не менее сейчас уже нет смысла об этом говорить, – сказал старый Наб с добродушным ворчанием. – А вам двоим лучше зайти ко мне, я дам вам что-нибудь согревающее, утро выдалось холодным.
Можете представить, с какой готовностью мы последовали за ним. И все же я обязан признать, что недолюбливал Наба, когда учился в школе. Я все еще помню, как учился под его руководством. У него были колючий язык и богатый ассортимент бранных эпитетов, большинство из которых я услышал собственными ушами в течение тех трех долгих месяцев. Теперь я узнал кое-что новое о нем: он хранил зрелый шотландский виски, отличные сигары и помнил огромное количество остроумных анекдотов. Достаточно добавить, что он заставлял нас смеяться несколько часов в своем кабинете, пока его не отвлекли колокольчики.
Что касается Раффлса, мне показалось, что он чувствует бо́льшие угрызения совести за ложь, которую он выдумал и рассказал старому директору, чем за неизмеримо более серьезное преступление, которое он совершил против общества и другого «старого мальчишки». Как оказалось, я был прав – это его совершенно не беспокоило. Наша история была принята всеми на следующий день. Насмит сам был первым, кто поблагодарил нас за рвение, и инцидент имел иронический эффект из-за того, что благодаря ему между Раффлсом и его последней жертвой был установлен немедленный entente cordiale. Однако я должен признаться, что все еще испытывал некоторую тревогу во время второго матча между «старыми мальчишками», когда Раффлс в перерыве поведал историю по-своему. Я никогда не знал, какими новыми деталями он собирался украсить ее, и мне было тяжело следить за всеми изменениями и поддерживать его убедительно. Редко я испытывал такое явное облегчение, чем когда наш поезд тронулся на следующее утро, а ничего не подозревающий Насмит помахал нам на прощание с платформы.
– К счастью, мы не остановились у Наба, – сказал Раффлс, закурив «Салливан» и открыв газету, чтобы прочитать об ограблении. – Была одна деталь, которую Наб бы заметил, ведь он проницательный старый ворон, которым всегда был и будет.
– И что же это?
– Парадная дверь должна была быть надлежащим образом закрыта и заперта, и все же мы позволили им предположить, что мы вышли именно так. Наб бы заметил это, и мы могли бы быть пойманы на месте преступления.