– Ты забыл о ткани, которой были укрыты все эти вещи, Банни? Забыл обо всех остальных револьверах и дубинках, из которых легко можно было что-то выбрать? Я выбирал весьма тщательно и заменил все свои вещи похожими. Веревочная лестница, которая заменила мою, конечно, не идет с ней ни в какое сравнение, но когда я свернул ее на сундуке, разница стала незаметна. Разумеется, я не смог найти другого бархатного мешочка, но с легкостью заменил свою трость и даже смог найти гильзу, чтобы заменить оправу полинезийской жемчужины. Ты и сам видел, что за гид там сопровождает посетителей, неужели ты думаешь, что он сможет заметить разницу в следующий раз? А даже если и заметит, то неужели он сразу же заподозрит именно нас? Вещи остались на своих местах, как он их сам оставил, под тканью, которую снимают с экспонатов только для заинтересованных посетителей, а таких часто не бывает неделями.
Я признал, что мы будем в безопасности в течение трех или четырех недель. Раффлс протянул мне руку.
– Предлагаю больше не ссориться по этому поводу, Банни, и выкурить трубку мира марки «Салливан»! За три-четыре недели многое может произойти, и что ты скажешь, если это окажется последним моим преступлением – и по счету, и по значимости? Должен признать, такое завершение кажется мне подходящим и естественным, хотя, конечно, я мог бы выбрать что-нибудь куда более эффектное и менее сентиментальное. Нет, я не могу дать никаких обещаний, Банни, теперь, когда вернул все эти вещи, я могу и не устоять перед искушением вновь ими воспользоваться. Но эта война и так дает достаточно поводов для волнения… и все что угодно может произойти за три-четыре недели, разве нет?
Думал ли он уже в то время о том, чтобы пойти добровольцем на фронт? Решил ли он уже тогда воспользоваться своей единственной возможностью искупления… нет, пройти путь, в конце которого ему было суждено умереть? Я не знал этого тогда и уже никогда не узнаю. Тем не менее его слова оказались удивительно пророческими: в эти три или четыре недели произошли события, которые поставили под угрозу будущее нашей империи и заставили ее сыновей отовсюду собраться под ее знаменем и сражаться. Сейчас все эти события уже кажутся древней историей. Но ничего не помнится мне так ярко и живо, как слова Раффлса о его последнем преступлении, пожатие его руки, когда он их произносил, и печальный блеск в его уставших глазах.
Последнее слово
Последний из всех этих рассказов о Раффлсе исходит от более свежего и недавнего пера. Я излагаю его в точности, как он появился у меня, в письме, которое значило для меня больше, чем для любого другого читателя. И все же эти строки могут вызвать хотя бы небольшую часть восхищения, которое я испытывал к настоящему герою, и я надеюсь, что они помогут изменить ваше впечатление о нем в положительную сторону (о себе я так думать не призываю). Именно по этой причине я и делюсь с вами этими последними словами о своем, а возможно, и вашем, герое.
Это письмо было моим первым утешением, ему предшествовали случайная встреча и бессонная ночь, и я приведу здесь каждое слово, за исключением самого последнего.
39 КЭМПДЕН ГРОВ КОУРТ, В.,
Июнь 28, 1900.
ДОРОГОЙ ГАРРИ! Во время нашей случайной встречи вчера я почти ничего не смогла сказать тебе; вероятно, ты желаешь знать причину. Я не хотела показаться грубой. Я была огорчена до глубины души, увидев тебя, столь жестоко пострадавшего и хромого. Я не могла горевать, когда наконец заставила тебя рассказать мне, как это произошло. Я уважаю и завидую каждому мужчине из вас… каждому, чье имя указано в этих ужасных списках, которые заполняют газеты каждый день. Я знала о судьбе мистера Раффлса, но не знала, что же произошло с тобой, и есть что-то, что я хотела поведать тебе о нем, то, что я не могла сказать тебе за одну минуту на улице и в разговоре вообще. Вот почему я попросила тебя дать мне свой адрес.
Ты заметил, что я говорила так, словно знала мистера Раффлса. Конечно, я часто наблюдала его игру в крикет, и слышала о нем и о тебе. Но я встретила его лишь раз, и эта встреча произошла в ночь после того, как мы с тобой встретились в последний раз. Я всегда предполагала, что ты знал об этой встрече. Только вчера я поняла, что ты ничего не знал. Поэтому я решила рассказать тебе о том, что произошло, написать каждое сказанное слово.