Ворчливая моя совесть

— Венделин? Гловачек? Привет! Бронников! Да! Помнишь, значит? Ну, спасибо! Да! Сегодня ночью! С товарищем! Бондарь! Бондарь его фамилия! Дмитрий! Работаем вместе! В разведке! Ну-у?! Жаль! Мы, значит, к тебе, а ты — в Москву? На конференцию? По космической геологии! Ух ты! На Луне, что ли, нефть искать хочешь? — он повторял все, что произносил Гловачек. Для Бондаря, чтобы тот был в курсе разговора. — Не на Луне? А где же тогда? Мировые возможности? Перспективы? Ясно! Из космоса? Сам, что ли, полетишь? Не сам? А я уж было позавидовал. Так что же, не встретимся, выходит? Встретимся? А каким образом? Так-так! Ясно! Придет твой товарищ… Ясно! Ну, до встречи, Венделин! До встречи!

Он рассказал Бондарю, кто да что этот Гловачек. «В одной комнате в общежитии жили. В Баку. Обещает добрый выпивон нам устроить в Чехословакии. Говорит, не забыл. Заметной, видать, фигурой за эти годы стал. На конференции летает, мировые возможности с помощью космонавтов подбивает. А я там… — в голосе его слышалась какая-то смешанная с удивлением досада, — а мы там… Пешочком больше, ножками… Ну, на вездеходах… — Короткий разговор с бывшим однокурсником, кажется, многое затронул в душе Бронникова. — А впрочем, ничего удивительного, — проговорил он после паузы, — Венделин и в институте выделялся. Он, понимаешь, всего себя способен… Он, если уж за что берется…»

В Праге их разыскал Йозеф. Тот самый обещанный товарищ. Молчаливый, как бы слившийся со своим автомобилем в одно целое. Поехали через всю страну в сторону Братиславы. Не особенно разговорчив был Йозеф. Редкие, с какой-то стеснительной, внезапно являющейся, как бы извиняющейся улыбкой фразы: «Пильзен — здесь родился наш Карел Гот. Ну, и наше пильзенское пиво»… «Это Рокицаны». Для большей доходчивости Йозеф включал магнитофон, и четвертым пассажиром новенького «Вартбурга» становился Карел Гот, который, казалось, пел только для них. Останавливался у маленькой корчмы, угощал их пивом. Городки… Городки… Деревни… Почти без перерыва. Булыжная мостовая. Телега с волом. Пикапчик с надписью «Аутоскола». Пашня. Озимь. Трактор «Беларусь» деловито шпарит навстречу. Рокицаны, Лисов, Прибрам… Великолепные домики, чистота. Так чисто, будто знали, что Бронников и Бондарь вот-вот нагрянут сюда с инспекторской проверкой. Сады, белые облака цветущих деревьев. Лес темнеет. В лесу — изредка — то олень мелькнет, то человек в форме, лесник…

В городе Табор Йозеф передал их Яну, еще одному старинному другу Гловачека, улыбнулся им своей извиняющейся улыбкой и отбыл. Ян повез их дальше. Он вез их в кабине неповоротливого грузового фургона-трамбуса. За спиной, в окошке кабины, — лошадиный глаз, белая звездочка под гнедой челкой. Громкоголосый, пузатый — Ян очень напоминал бравого солдата Швейка. Когда-то он сам был жокеем, спортсменом-конником, а сейчас…

— Раньше кони меня возили, а теперь — я их! — хохотал Ян. — Мы едем по дороге второго класса, — объяснял Ян, — здесь не так бензином пахнет. Здесь пахнет совсем наоборот! — и, хохоча, показывал в поле, где крестьяне разбрасывали навоз. — Ммм! Хорошо! — На остановках Ян выводил Эгона, знаменитого, по его словам, фаворита чехословацких ипподромов, прогуливал его. — Погуляй, Эгон, пошевели ножками, а то отвыкнешь! Как твои удила заржавели! Ай-ай, забыли протереть их от твоей слюны, вот и заржавели. Гуляй, Эгон, гуляй!

Города, городки, деревни… Почти смыкаются они друг с другом вдоль дороги второго класса, в срединной части страны, в глубинке.

Ян передал Бронникова и Бондаря Благушеку, Благушек — Эмилу. Эмил Пиште. Пишта был музыкант, композитор. Соответственно и тема разговора в основном была музыкальная, о джазовой музыке. Но вот и Братислава. Старая Братислава, центр… Дворцы с каменными кружевными жабо, витрины, арки, узкие ущелья улиц… Новая Братислава — просторно, воздуха полно. Стекло и бетон одинаковых и все же неодинаковых небоскребов.

— Здесь живет наш министр! — шутливо понизил голос Пишта. — Может, заскочим?

Не в одном доме, впрочем, довелось Бронникову к Бондарю отведать сливовицы и кофе. Кружили по улицам, площадям…

— Что это там, на горизонте? Трубы… Емкости…

— «Словнафт»! Кстати, послезавтра прибывает наконец ваш Гловачек!

«Словнафт»… Чуть шеи не вывихнули Бронников и Бондарь. Нефтяным ветерком тянуло оттуда, своим чем-то…

Поднялись на Славин, к мемориалу. Фамилии, высеченные в граните: «Л-т Ефросинья Алексеевна Захарова», «Капитан Н. Дорожин», «Ковбаса», «Леонов», «Алехин», «Баталов», «Белов», «Акимбеков», «Цымбалюк». Пустая доска — здесь лежит неизвестный. Еще одна такая же… Еще… «Гаврилюк», «Бродовский», «Широков»…