Ворчливая моя совесть

Фомичев налег плечом и боком на тяжелую дверь одного из офисов. Торопиться некуда — он долго изучал обстановку. Ходил по коридорам, таблички на дверях читал, покупал в киосках, которых на каждом этаже было более чем достаточно, газеты и стержни для авторучки, а на четвертом этаже даже приобрел без всякой очереди билет в Тобольск на сегодня, в полночь. Спустился в подвал, где находилась столовая, и пообедал. Ничего готовят, почти так же, как Зоя у них на буровой, на Сто семнадцатой, Галю Лазареву вспомнить, так та лучше даже готовила. И меню обычное: щи да каша — пища наша. С картошкой и здесь, как видно, швах дело. Ну, благословясь — да в воду! Выбрал отдел, как ему казалось, самый могущественный, вошел в приемную.

— Павла Викторовича нет, — оторвавшись на секунду от машинки, встретила его холодным взглядом птица-секретарь с длинными наманикюренными ногтями. До того длинными, что даже просвечивали на солнце. «Как она такими по машинке бьет? Может, они пластмассовые, съемные?» — И когда будет — неизвестно, — бросила она, не отрываясь от машинки.

Договорить не успела, дверь открылась, вошел Павел Викторович. Фомичев сразу это понял. Именно так представлял он себе высокое начальство. В темно-синем костюме, в белоснежной сорочке, с галстуком. Тщательно выбрит. Лицо тяжелое, властное. Птица-секретарь вскочила:

— Павел Викторович, Маслов звонил. Просил меня, как только вы прибудете…

— Хорошо, через минуту соединяй. — Скользнул взглядом по Фомичеву. — Сам откуда?

— Из поселка Базовый! У нас…

Дверь кабинета захлопнулась. Фомичев мялся, не знал, что делать. Может, следом за ним, за Павлом Викторовичем, двигаться?..

— Что же вы? — оторвавшись от машинки, тихо засмеялась птица-секретарь. — Раз он с вами так тепло… Проходите же!

Фомичев открыл дверь, она тут же за ним захлопнулась, и он оказался в полной темноте, в тамбуре. Пошарил, надавил на другую дверь, вошел в огромный кабинет. Что такое? Кабинет был пуст. Только у письменного стола, сбоку, стояли два зеркально черных башмака и валялись серые носки. Фомичев присвистнул. Чудеса! Одно из окон было открыто. Он подошел, выглянул. Не может быть! С шестого этажа?! И почему босиком? Фомичев прислушался. Откуда-то доносился едва слышный плеск воды. Обогнув приставленный к письменному столу другой, длинный, — вместе они, само собой, изображали букву Т, — он пошел вдоль обшитой высокой дубовой панелью стены. Так и есть! Дверь! Абсолютно незаметно врезанная в панель. Как в старых замках. Фомичев надавил плечом, дверь, или, вернее, часть панели, отошла, открыв маленькую комнату. Павел Викторович, подняв правую ногу, мыл ее прямо в раковине. Левую он, видно, уже вымыл. Мокрая она была. Он наследил ею…

— Набегался, понимаешь, по объектам, аж горят ноги, — сказал Павел Викторович. Вздохнул и, оставляя на паркете мокрые следы, зашлепал к письменному столу.

— А я думал, что вы в окно убежали, — следуя за ним, признался Фомичев.

— И сбежал бы, если бы не шестой этаж. Ну, так что у тебя? Давай!

Фомичев выхватил из рюкзака и положил на стол врученную ему Бронниковым фотографию. Павел Викторович протер очки, надел их и с интересом, но нахмурясь взглянул.

— Дворец пионеров? — спросил он.

Фомичев не удержался, хихикнул.

— Однодневный дом отдыха? — предположил Павел Викторович. — Загородная вилла президента Уругвая?

— Овощехранилище! — торжествующе выпалил Фомичев.

Брови Павла Викторовича, будто крыши домиков, уголками поднялись вверх. Он изумленно улыбался. Положительная эмоция. Фомичев хорошо это понимал.

— Адрес на обороте, — сказал он не без намека. — Картошку по этому адресу посылать можно. Дойдет…

Хозяин кабинета, не изменившись в лице — крепкий человек! — перевернул фото, прочел адрес. Покивал…

— Фамилия твоя? Фомичев? Юрий Витальевич? Так-так… Ты где остановился? Нигде?! Ах, мест нет в гостинице? Так-так… Вот видишь, для овощей в первую очередь строим…

— Почему, — возразил Фомичев, — у нас, в Базовом, — даже «люкс» есть!

— Ах, даже «люкс»? Смотри-ка, ну ничего, ничего, сейчас мы тебе и здесь…

Павел Викторович потянулся к телефону. Но Фомичев заверил его, что это ни к чему, что он нынче же уезжает дальше, в Тобольск, ночным поездом…