Ворчуны в бегах!

Пока мистер Ворчун беседовал с главным надзирателем Хинденбургом, Лучик тоже принимал гостя. Вот только это был давно знакомый, частый посетитель, которого он всегда был рад видеть, и на самом деле вовсе не гость, а гостья, жившая в поместье Великаннов, — лучшая подруга Лучика, Мими. Больше всего в глаза бросалась её розовая внешность: розовое платье, розовые очки (и линзы, и оправа) и розовый бант в волосах. Даже аромат от неё исходил розовый, потому что она сама готовила себе духи из лепестков розовых роз. Именно этот приятный запах, скорее всего, и привлекал к ней двух колибри, Завитка и Спиральку, и они непрестанно кружили у неё над головой. Сегодня Мими надела розовые ботинки с розовым искусственным мехом (она бы ни за что не взяла ботинки с НАСТОЯЩИМ мехом), набросила на себя розовую куртку и закуталась в пушистый розовый шарф с двумя помпонами — конечно же, розовыми.

— Привет! — сказала Мими Лучику и Пальчику и дружелюбно похлопала слона по передней ноге, стараясь прикладывать как можно больше силы, чтобы он хоть что-то почувствовал через свою плотную кожу. Пальчик в ответ ласково погладил Мими хоботом по макушке.

— К маме с папой пришёл гость, — сообщил Лучик. — Они сейчас в фургончике.

— Но… там так тихо, — удивлённо заметила Мими.

— Да, — согласился Лучик. — Странно, правда?

— Это… это… — Мими пыталась подобрать нужное слово. — Это невероятно.

Ребята замерли и прислушались. Из фургончика доносились тихие голоса, но никаких криков. Лучик переступал с ноги на ногу, чтобы они не онемели от холода.

Мими отыскала в кармане арахис и протянула его Пальчику. Слон обожал арахис и обожал Мими. Он аккуратно взял орешек хоботом и отправил себе в рот.

— Идём сегодня гулять? — уточнила

Мими. Лучик запланировал на этот день велосипедную прогулку.

— Надеюсь, — ответил Лучик. — Ты не против? Сегодня прохладно.

— Я пойду, если твой дедушка починил мне велосипед, — сказала Мими.

Под «дедушкой» Мими имела в виду отца мистера Ворчуна, мистера Ворчуна-старшего. Он жил в старом сарае на территории поместья. Ему очень нравилось всё чинить и мастерить. Порой он что-нибудь ломал исключительно ради

того, чтобы потом починить. А иногда только потому, что мастерить у него получалось неважно.

Лучик с Мими нашли его у входа в сарай. Мистер Ворчун-старший сидел на табурете в трёх, а то и четырёх поношенных свитерах вместо пальто, из-за чего казался намно-о-ого толще обычного, и стучал молотком по подставке для яйца.

— Что это вы делаете, мистер Ворчун-старший? — поинтересовалась Мими.

— Бью молотком по пашотнице, — ответил он. — Разве не видно? Что, по-вашему, я делаю? Жарю золотую рыбку?

Тем временем миссис Ворчунья выбежала из фургончика и понеслась к сараю мистера Ворчуна-старшего. Она продралась сквозь кусты, стряхивая снег с листьев.

— Они сбежали! — завопила миссис Ворчунья. — Они сбежали и ищут нас!

— Кто, мама? — уточнил Лучик, и сердце ёкнуло у него в груди. Он тут же позабыл о том, что собирался отправиться на велосипедную прогулку.

— Заключённые! Они сбежали и хотят нам ОТОМСТИТЬ!

Лучик понятия не имел, о чём она говорила. Зато вы всё поняли, а это уже хорошо.

Глава третья Побег!

Лорд Великанн, Роддерс Лэзенби, Майкл Облом, ужасающий Твинкл в костюме птицы и (не забывайте о нём!) попугай Монти без особого труда сбежали из Твердокаменной тюрьмы. Сложнее всего было выбраться из камеры. Роддерс Лэзенби вспомнил, как удачно Монти копировал льющуюся из радиоприёмника музыку. Птицы зачастую успешно изображают разнообразные звуки. (Помню, один пингвин три года кряду притворялся моей дочерью, только потом я осознал, что дочери у меня никогда не было, а даже если и была, она вряд ли оставалась бы такой малюткой в течение нескольких лет и уж точно не воняла бы рыбой.) Майны — это птицы, которых ещё иногда называют «майны» те, кто любит убирать в словах галочки над буквой[1] «й», — особенно хорошо подражают всяким звукам вроде жужжания пилы или дверного звонка, но у некоторых попугаев это тоже неплохо получается. А Монти искусно копировал льющуюся из приёмника музыку, если, конечно, у него было подходящее настроение.

Когда Роддерс Лэзенби впервые услышал его представление, он чуть было не выпрыгнул из своей одежды заключённого и ещё вдобавок из собственной кожи.

В камерах не разрешалось держать радиоприёмники. Они были ЗАПРЕЩЕНЫ.

Лэзенби осмотрелся, пытаясь понять, кто именно — Великанн, Облом или Твинкл — включил незаконное/запрещённое/преступное (и к тому же шумное) радио на песне «Вертись, задорнее крутись!». Вскоре Лэзенби понял, что шумит не радио, а попугай Монти, и рассмеялся. Облом нахмурился.

— Посмотрим, как ты будешь смеяться, если охранники придут на шум и перевернут у нас всё вверх дном, — недовольно протянул он. — Причём искать они будут то, чего у нас и в помине нет. А я терпеть не могу, когда в моих вещах роются.

Твинкл с любовью посмотрел на попугая.