Воришка

Битком набитый трамвай взбирался в гору, раскачиваясь, словно пьяная лошадь. Неожиданно Мак-Ковней выскочил на проезжую часть и помчался вдогонку за вагоном. Несмотря на преклонный возраст, ему удалось настичь трамвай, однако тот был так переполнен, что не оставалось ни единого свободного местечка. Мак-Ковней прекратил бег, застыл без движения прямо посередине улицы, уставившись на задние фонари вагона, постепенно исчезавшие на вершине горы. Затем он, не обращая внимания на сигналы и крики водителей автомашин, медленно побрел назад к тротуару, где его ждал я.

— Вы не должны убегать, Мак-Ковней.

Он устало посмотрел на меня, не сказав ни единого слова. Затем достал из кармана грязный носовой платок и вытер вспотевший лоб.

— Результат эксгумации не должен быть для вас неожиданным, — заметил я. — Вы ведь написали анонимное письмо, в котором предлагали провести ее. Оно было отправлено из Беркли. Поэтому-то я сюда и приехал.

— Никакого письма вам я не писал.

— Полученная мной информация могла исходить только от вас.

— Нет. Ею располагал еще один человек.

— Кто же?

— Моя... жена.

— Ваша жена?

Подобного ответа я ожидал меньше всего. Миссис Мак-Ковней и их единственная дочь умерли во время эпидемии гриппа вскоре после окончания первой мировой войны. Это была вполне типичная история, о которой еще и сегодня помнят в таком городе как Арбана, несмотря на то, что с тех пор минуло уже тридцать пять лет. После возвращения из армии Мак-Ковней оказался безработным, и у него не было денег на двойные похороны. И когда устроитель похорон предложил ему место своего помощника, чтобы он смог отработать долг, Мак-Ковней согласился. Всякий знал, что после смерти своей жены он не смотрел ни на одну женщину, кроме, конечно, тех, с которыми ему приходилось иметь дело на службе.

— Так вы снова женились, — сказал я.

— Да.

— Когда?

— Полгода назад.

— Значит, сразу после того, как вы покинули Арбану?

— Да.

— Быстро же вы начали новую жизнь.

— Мне нельзя было поступать иначе. Ведь я уже не молод.

— Вы женились на местной жительнице?

— Да.

И лишь потом я заметил, что со словом «местный» он связывает Арбану, а не Сан-Франциско, как это понимал я.

— Так вы полагаете, что это ваша жена отправила мне анонимное письмо?

— Да.

Зажглись уличные фонари, и я заметил, что уже начали опускаться сумерки и заметно похолодало. Мак-Ковней поднял рукава своего пальто, обнажив плохо сидящие на нем перчатки из белой шерсти. Однажды я уже видел его в этих перчатках. Они являлись столь же неотъемлемым атрибутом его профессии как гортанный голос и неистощимый запас сентиментальных сентенций.

Он заметил, что, я пристально смотрю на его перчатки, и произнес извиняющимся тоном:

— Денег вечно не хватает. Ко дню рождения жена связала мне пару шерстяных перчаток.

— Она не работает?

— Нет.

— Для человека с вашим опытом, наверное, несложно найти место в такой специфической области.

У меня не было сомнения в том, что он неоднократно пытался найти работу по своей специальности. За последние дни я общался практически со всеми местными устроителями похорон. Ни у кого из них Мак-Ковней не работал.

— Я не хочу больше работать по своей прежней специальности, — заявил Мак-Ковней.

— Но ведь это единственное дело, которому вы обучены.

— Да. Но я не желаю больше быть связанным со смертью.

Он высказал это как само собой разумеющееся, как будто речь шла об его нежелании сыграть в карты или отведать земляных орешков.

Смерть, карты или солёные орешки — я не был готов беседовать с Мак-Ковнеем об этих вещах, поэтому мне пришлось сменить тему разговора:

— Моя машина стоит в гараже отеля «Кантербюри». Давайте зайдем туда, и я отвезу вас домой.

Мы пошли в сторону Саттер-стрит. Поток пешеходов еще более увеличился за счет целой армии конторских служащих, закончивших рабочий день, однако вся эта людская масса, шум и толкотня Мак-Ковнея, казалось, абсолютно не касались. Он спокойно шагал рядом со мной и тихонько улыбался про себя, как всякий человек, обладающий способностью время от времени покидать этот мир и переселяться на какой-то потусторонний маленький островок счастья. Я бы охотно узнал, где расположен островок Мак-Ковнея и кто же живет там вместе с ним. Но только одно можно было сказать наверняка: на острове Мак-Ковнея не было места смерти. Вдруг он произнес:

— Должно быть, это было очень непросто.

— Что именно?

— Провести эксгумацию. Ведь зимой на Востоке почва замерзает до крепости камня. Я полагаю, мистер Михам, вы не присутствовали при этом?

— Вы ошибаетесь.

— Господи, но нельзя же было передавать такое дело в руки дилетантов!

По-моему мнению, эксгумацию вообще нельзя было доверять посторонним людям. Кладбище тогда было окутано снежным покрывалом, опустившимся на землю предыдущей ночью. Наступил рассвет, если таким словом можно было назвать тусклый свет мрачного зимнего неба. На гранитном надгробии было высечено: ЭЛЕОНОРА РЕГИНА КИТИНГ, 3 ОКТЯБРЯ 1899 — 30 ИЮНЯ 1953. ДОБРАЯ ДУША ОСТАВИЛА ТЕЛО, ЛЮБИМЫЙ ГОЛОС ЗАМОЛЧАЛ.