Воришка Мартин

Он попробовал пальцем воду. Рука погрузилась до костяшек, кончик пальца коснулся ила и тины. Дальше — камень. Он вздохнул. Дальше, под отверстием в крыше, лужа выглядела глубже.

— Дурак полез бы вперед и понапрасну расплескал воду, чтобы только лишь узнать, сколько еще осталось. Я сделаю иначе — дождусь, пока воды поубудет, и тогда посмотрю. А дождь пройдет еще раньше.

Он вернулся к одежде, достал фольгу и обрывок веревки и вскарабкался обратно к Гному.

— Восток или запад бесполезны. — Слова падали на промокательную бумагу и исчезали. — Если конвой появится оттуда, скалы ему так или иначе не миновать. Однако он может появиться с юга или, что менее вероятно, с севера… но солнце не светит с севера. Стало быть, делаем ставку на юг.

Он снял голову Гнома и осторожно положил на скалу. Стоя на коленях, разгладил фольгу, пока она не засияла, затем плотно прижал ее к голове и обмотал обрывком веревки. Поставил верхний камень на место, отошел к южному краю Наблюдательного поста и уставился в блестящее безглазое лицо, отражавшее солнечный свет. Он немного присел, согнув колени, чтобы взгляд был на уровне фольги, в которой все еще виднелся искаженный лик солнца. Не распрямляясь, он описал медленную дугу, насколько позволила южная оконечность Наблюдательного поста. Солнце не исчезало. Он снова снял с Гнома серебряную голову, и, до зеркального блеска отполировав фольгу гетрой, установил камень. Солнце подмигнуло золотым глазом. На вершине скалы стоял самый настоящий человек с мигающим сигналом на плечах.

— Меня спасут сегодня.

Чтобы придать своему бессмысленному утверждению силу и глубину, он попытался станцевать, однако, исполнив несколько движений, застыл с искаженным от боли лицом.

— Черт, ноги…

Он сел, прислонившись к Гному с южной стороны.

Сегодня день размышлений.

— Не так уж плохо получилось.

Лицо нахмурилось, изменив очертания свода над зрительным окошком.

— В идеале, конечно, камень должен иметь сферическую форму. Тогда, с какой бы стороны ни появился корабль, солнечные лучи, отраженные от Гнома, попадут в цель. Даже если корабль пройдет за линией горизонта, отблеск смогут разглядеть с марсовой площадки — он последует за судном и не отпустит, как рука закона на плече преступника, пока даже самый тупой из матросов не поймет, в чем дело.

Горизонт был по-прежнему пуст.

— Нужен шар. Может, удастся придать нужную форму с помощью другого камня? Стану еще и каменщиком. Кто это высекал пушечные ядра из камня? Микеланджело? Где бы найти камень покруглее… Ни минуты покоя. Прямо как в той комедии с Томми Хэндли!

Спустившись к морю, он заглянул за край маленького утеса с мидиями, но ничего подходящего не заметил. Среди зеленых водорослей на пути к Трем скалам лежала масса камней, но он направился к Панорамному утесу, спустился по уступам к низкой воде и увидел лишь пучки резко пахнущих водорослей. Утомленный спуском, он ненадолго завис над морем, обшаривая глазами изъеденную кораллами стену в поисках чего-нибудь стоящего. Лицо почти касалось розоватой пленки, тонкой и блестящей, как глазурь на пирожных. Дальше розовая поверхность, словно поменяв настроение, становилась красновато-пурпурной.

Он провел пальцем по стене. На флоте такая краска называлась «румянец служанки». Неопытные руки матросов военного времени расходовали ее целыми галлонами. Считалось, что в самые опасные предрассветные часы корабль под таким камуфляжем сливается с морем и воздухом. Целые поля затвердевшей розовой краски наслоились по бортам, вокруг иллюминаторов, на козырьках орудий и даже в жилых помещениях всех кораблей Северного патруля — совсем как розовая глазурь или коралловые поселения на рифах. Он поднял лицо от кожуха бомбомета и, повернувшись, стал взбираться по трапу на мостик.

Должно быть, и в Треселлине повсюду этот цвет. Там-то Нат и взял ее — в обоих смыслах, да еще благодарил за подсказку.

Корабль сильно качало. Нат как раз спускался по верхнему трапу, осторожно переставляя длинные ноги, точно паук-сенокосец, и пытаясь удержать равновесие. Лицо и фуражка, внезапно возникшие впереди, представляли трудную проблему, но он героически разрешил ее, ухитрившись отдать честь и не упасть.

— Привет, Нат! Как служба? Все отлично?

В ответ — преданная улыбка, хотя и слегка болезненная. Бодрее, приятель.

— Так точно, сэр.

Давай, вали на корму, болван неуклюжий.

Наверх, наверх. Мостик, слабый ветерок, полдень.

— Эй! Средний курс ноль-девять-ноль. Идем зигзагом, сейчас заг, один-один-ноль. Держится мертво, не болтает по всему океану, как в конце твоей прошлой вахты. Принимай, только учти — старик не в духе, того и гляди искры полетят.

— Когда зиг? Через десять секунд? Вахту принял.

— Увидимся в полночь, час ведьм.

— Пятнадцать лево руля! Прямо руль! Так держать!

Он окинул взглядом суда конвоя и обернулся к корме. Нат стоял на своем обычном месте, широко расставив ноги и закрыв лицо руками. Палуба, покрытая пробковой массой, ходила ходуном, и он, примостившись на планшире, раскачивался вместе с ней. Окошко наблюдателя оскалилось в усмешке.