Воришка Мартин

Сбегав к расселине, он повесил через плечо нож на ременной петле, подобрал спасательный пояс. Отвинтил колпачок, выпустил воздух и стал спускаться с утеса. Повесив пояс на руку, снова подступился к водорослям, уже с ножом. Прочные и упругие, они были еще и скользкие. Для удачного удара ножа требовался точный расчет и правильно подобранный угол. Срезанные плети он держал на плечах, как охапку хвороста, пропуская между спасательным поясом и тесемками, а сам пояс придерживал зубами. Толстая бурая связка спускалась с плеча и спадала до колен.

Поднявшись к «Красному льву», он сбросил улов. Даже с расстояния нескольких футов куча казалась небольшим пятнышком. Он поволок водоросли поперек расселин, обозначая требуемую прямую линию.

— Чтобы вал прошел ровно, нужно заполнить каждую канаву вровень с краями.

Всей связки хватило на линию в два дюйма шириной, которая протянулась от «Красного льва» до Наблюдательного поста.

Он вернулся к Панорамному утесу за следующей порцией. Возле «Красного льва» опустился на корточки и хмуро оглядел результаты трудов. Линию было чуть видно. Он снова направился к утесу.

У самой дальней из Трех скал что-то плеснуло. Он резко обернулся — ничего. Никакой пены, лишь еле заметное нарушение рисунка волн.

— Хорошо бы поймать рыбу.

Еще порция водорослей. Коробочки со студенистой массой разрывались от нажатия. Одну он сунул в рот, но вкуса не разобрал. Он носил связку за связкой, но когда свалил все в первую расселину, до верха оставалось еще больше фута.

Он стоял на краю, глядя вниз, на красные и бурые плети, и внезапно заволновался.

— Сколько еще? Дюжина связок? Два десятка? А линию ведь придется расширять…

Разум способен ясно оценить объем работы и подсчитать, во что она станет.

— Пора отдохнуть.

Он присел возле Гнома. В небе над головой было пусто. Линия водорослей тянулась по скале, словно шлейф.

— Никогда в жизни так не работал. Совсем вымотался.

Он положил голову на колени, обернувшись к серой линии с пятнышком посередине, нацарапанной на скале.

— Не срал с тех пор, как нас подбили.

Сидя неподвижно, он пытался понять, в чем тут дело, и вдруг поднял голову. Солнце клонилось к закату, четко вырисовывая линию горизонта. Приглядевшись, можно было даже различить колебания идеальной кривой, вызванные волнением моря.

Примерно посередине между солнцем и скалой Спасения на волнах виднелась белая точка. Он всмотрелся — чайка, сидящая на воде. Представил, как она поднимается в воздух и летит на восток. Наверное, уже завтра опустится на воду где-нибудь на Гебридах или станет перепархивать следом за плугом на склоне холма в Ирландии. Перед глазами, как живой, возник пахарь в матерчатой кепке, швыряющий комьями земли в незваную гостью.

— Прочь пошла, и все беды с тобой!

Однако птица не раскроет клюв, не ответит, как в старой сказке. Впрочем, даже будь эта чайка не просто летательной машиной, она и тогда не поведала бы об израненном человеке, сидящем на скале посреди океана…

Он встал и принялся ходить взад-вперед, рассматривая мысль со всех сторон.

Может, я никогда не выберусь отсюда.

Слова. Целостность личности.

— Вы все тоже только машины. Влажность, твердость, движение, я знаю про вас все. У вас нет жалости, но нет и разума. Я вас перехитрю! Нужно только вытерпеть. Я подаю воздух в свою печь, развожу свой очаг, я убиваю и ем. И нечего…

Он умолк на мгновение. Чайка подплыла ближе, скрывая рептилью сущность под белым оперением.

— Мне нечего бояться.

Чайку несло приливом. Конечно, прилив бывает и здесь, в самом сердце Атлантики, его гигантская волна охватывает весь мир. Она так обширна, что даже отдельные языки ее, океанские течения, несут воду потоками длиной в десятки тысяч миль. Течение омывает и эту скалу, поднимается, опускается и движется вспять, бессмысленно и вечно. Оно не остановится, даже когда последняя жизнь осыплется с тела земли, как отцветшие лепестки. Скала стоит неподвижно, течение проходит мимо.

Чайка чистила перья и отряхивалась, словно утка в пруду. Он резко отвернулся и спустился к Панорамному утесу. Водоросли, свисавшие со стены, уже наполовину скрылись под водой.

Завтра.

— Я слишком устал. Не стоит переутомляться.

Работы здесь невпроворот, ни минуты покоя.

Мысль о мидиях только отбивала аппетит, и он снова подумал о коробочках с желе, висящих на ветках водорослей. Желудок будто пытался что-то сказать. Мидии желудку не нравились, а от одной мысли о леденцах-анемонах он сразу сжимался, и во рту возникал неприятный привкус.

— Переработал. Да и обгорел, наверное. Надо отдыхать.

Он снова напомнил себе, что сегодня его спасут, но прежней убежденности не почувствовал.

— Надо одеться.

Натянул рубашку и брюки, обошел вокруг Гнома, снова опустился на скалу.

— Хорошо бы вздремнуть, но пока не стемнеет, нельзя. Они подойдут к скалам, посигналят, и если я не объявлюсь, двинутся дальше. Сегодня я не зря потратил время, теперь у меня есть цель. Завтра надо закончить работу. Они могут быть рядом, за горизонтом, стоит только подождать.