Воришка Мартин

— Нужно было насушить водорослей и настелить на дно. Слишком много дел. Чтобы спастись и выжить, не хватает лишней пары рук. Может, подыскать новую спальню? На открытом месте, здесь достаточно тепло.

Слишком тепло.

— Внутри все ноет, как отбитое. Каждая клеточка, до самых костей. Мое тело будто раздулось, распухло…

Черный шар обратил к небу трехстворчатое окошко. Голос выходил в дверной проем и растворялся, будто пар в жаркий день.

— Я слишком много работаю. Того и гляди, совсем выбьюсь из сил. И все же надо отдать тебе должное, Крис. Не каждый бы…

Внезапно он замолк, потом начал снова:

— Крис… Кристофер. Кристофер Хэдли Мартин…

Слова испарились одно за другим.

Инструмент изучения, средоточие самосознания.

Звуки, исходящие из нижней части лица. Бессмысленные и пустые, как выброшенные консервные банки с отодранными крышками.

— Кристофер! Кристофер!

Он жадно протянул руки, словно хотел ухватить слова прежде, чем они исчезнут. Руки мелькнули перед окошком, вид их почему-то внушал ужас.

— О господи!

Крепко обхватив плечи, он покачивался из стороны в сторону, чуть слышно бормоча:

— Тихо, тихо. Успокойся.

9

Он проснулся и осторожно пристроился на краю расселины, ощущая сквозь брюки каждый выступ слоистого камня. Передвинулся дальше, где скала казалась ровнее, но особой разницы не почувствовал.

— Я тот же, что и был.

Пальцы бережно ощупали контуры окошка и заоконный ящик, где посреди туманных очертаний двух носов буйно разрослись волосы. Он склонил трехстворчатое окошко и оглядел то, что было видно внизу: изодранный в клочья свитер висел гармошкой, шерсть свалялась; брюки под свитером из черных стали серыми и лоснились, а сползшие гетры походили на ветошь, какой кочегары вытирают руки. Не тело, а связка разношерстного тряпья! Он долго разглядывал два странных предмета, которые неподвижно лежали на брюках. Что тут делать омарам? Неожиданно нахлынула волна отвращения, и он с такой силой отшвырнул мерзких тварей, что шипастые панцири раскололись о камни. Тупая боль заставила его вновь заполнить все закоулки внутренней пещеры, и сознание прояснилось. Отброшенные руки валялись, как ненужный хлам.

Он прочистил горло, словно перед лекцией.

— Как можно остаться самим собой, не имея зеркала! Вот что меня изменило. Прежде я был владельцем двух десятков фотографий — снят и так, и этак, и там, и здесь — и каждая подписана в правом нижнем углу, официально, по всем правилам. Даже на флоте имел удостоверение с фотографией, в любой момент мог проверить, кто я такой. Даже смотреть не надо было, достаточно знать, что оно в кармане, доказательство, что я — это я. А еще зеркала, настоящие трельяжи, разделенные четче, чем эти три окошка. Я мог так развернуть их, что видел отражение отражения — хочешь, смотри на себя сбоку, хочешь — со спины, как на любого встречного. Я наблюдал за собой, за тем, что значит Кристофер Хэдли Мартин на этом свете. Убеждался в своей осязаемости, ощущая ласку и тепло чужих тел, одерживая над ними верх. А что я теперь? Груда израненной плоти, бесформенный узел тряпья да пара омаров в придачу. Света трех жалких окошек мало, чтобы понять, кто ты такой. Прежде я многое узнавал от других, они любили меня, аплодировали мне, ласкали мое тело, определяли то, чем я был. Я обводил вокруг пальца тех, кто меня не любил, кто со мной ссорился. Здесь ссориться не с кем, здесь легко потерять себя, свое лицо. Я как альбом, набитый любительскими снимками, разрозненными, словно забытые отрывки из старых фильмов. Мое лицо обросло щетиной, оно горит и чешется — вот и все, что я о нем знаю…

— Какое же это лицо! — сердито воскликнул он. — Одни только глаза — это все равно что ходить в темноте с фонариком. Я хочу видеть во все стороны!

В пещере он вгляделся в воду, но темное отражение не позволяло ничего разобрать. Вылез, спустился к «Красному льву», где лежали груды битых ракушек. На одном из прибрежных валунов была лужица: в дюйме соленой воды, пронизанной солнцем, — заросшая тиной мидия, три анемона, да еще крошечная рыбка. Он наклонился, сквозь отчаянные рыбьи пируэты разглядел в бездонной глубине клочок голубого неба. Больше ничего, кроме темного пятна, обрамленного клочьями волос.

— Лучше всего я вышел на фото в роли Алджернона… да и Деметрий получился неплохо, а еще Фредди, с трубкой. Грим был удачный — казалось, что глаза широко расставлены. И еще роли — «Ночь наступит», «Так поступают в свете». Как здорово было играть вместе с Джейн! Да, бабец первый сорт…

Острая кромка скалы задела рубец на правом бедре. Он сдвинул ногу и опять склонился над лужей. Повернул голову и задрал подбородок, подыскивая правильный угол, чтобы разглядеть свой профиль — с левой стороны, со стороны здорового глаза. Однако тень носа и темный свод глазницы все время закрывали вид. Он снова посмотрел в упор, чтобы увидеть лицо, но вода пошла рябью. Темное пятно качнулось и разлетелось вдребезги. Взгляд в панике метнулся в сторону — тело опиралось на омара, который выполз из правого рукава.