Воробьиная ночь

Чем хорош ночной полет — тишиной и покоем. Днем в эфире обычно творится такой бедлам, хоть святых выноси. Один докладывает о входе в зону, другой о пролете поворотного пункта, третий о выходе, четвертый об обходе грозовой облачности, пятый запрашивает разрешение на смену эшелона… Из этого хаоса нужно выделить команду, которая относится к тебе, изловчиться вклиниться в разговор в перерыве между двумя докладами или запросами. Да еще нужно на основании докладов бортов составить более или менее полную мысленную картинку: где какой самолет в данное время находится, куда идет и на какой высоте, как эта картинка будет меняться в ближайшие десять, пятнадцать минут, через полчаса, чтобы ты никому не помешал и в тебя никто не врезался. Правда, долголетняя постоянная привычка к такому анализу привела к тому, что это происходит автоматически, как бы само собой, где-то на уровне подсознания и никаких особых усилий не требует. И все же ночной полет Останину всегда доставлял большее удовольствие, чем полет в дневное время. Помимо всего еще и тем, что можно спокойно и не торопясь что угодно обдумать. Ведь после набора высоты, когда самолет выведен на устойчивый режим, можно передать управление второму пилоту или вообще через автопилот переключить его на штурмана и больше до самой посадки ни во что не вмешиваться. Сиди спокойно, слушай, думай, а хочешь — помечтай.

10

Как бы человек ни готовился к неожиданностям и как бы готов к ним ни был, они всегда приходят неожиданно и развиваются отнюдь не так, как бы им полагалось.

Бортмеханик трогает Останина за плечо.

— Командир, вас зовут.

Он указывает большим пальцем в сторону двери. Останин чертыхается про себя: он потерял бдительность. Уши все-таки подвели. Он снимает наушники.

— Командир, мы вас ждем! — раздается голос из-за двери.

— Зовут поесть, — поясняет бортмеханик.

Останин секунду медлит. Потом говорит:

— Благодарю вас, ребята. Кушайте сами на здоровье.

— Командир, нам надо поговорить. Откройте дверь.

— Посторонним заходить в кабину не полагается.

— Командир, откройте!

— Не имею права.

— Командир, мы будем стрелять!

Так. Вот оно. Началось.

— Бортмеханик — на место радиста! — негромко приказывает командир.

— Че-го?!

— Быстро на место радиста! Не рассуждать!

Бортмеханик сидит в самом центре кабины на своем троне, находящемся прямо против двери. Даже если специально стараться попасть мимо — по такой цели не промахнешься. На месте же радиста есть хоть какая-никакая защита — помимо кабинной переборки, еще и приборный щиток.

На лице бортмеханика полнейшее недоумение и недовольство, тем не менее он послушно сверзается со своего сиденья и втискивается в тесное кресло радиста.

— Гена, бери управление! Штурман…

— Командир, вы откроете кабину?

— Нет!

— Предупреждаю еще раз: будем стрелять!

— И я предупреждаю: самолет взорвется или загорится.

За его спиной раздается короткое — фр-р-р, будто мальчишка выдохнул сквозь трубочку пяток горошин в фанеру, и вслед за тем негромкое: кр-рак! Он еще успевает чуть повернуться, но рука до ножа так и не дотягивается, застывает на полдороге. За его плечами — бородатый, и к его спине приставлен короткоствольный пистолет-пулемет, что-то наподобие «узи», которыми пользуются гангстеры в крутых боевиках. Второй ствол, придерживаемый безусым, направлен в голову бортмеханика. Штурман распластан на столике лицом вниз, его правая рука безжизненно свешивается в проход.

В следующую секунду с командира и второго пилота сорваны наушники.

В дверном проеме появляется третий — усатый. В руках у него такое же короткоствольное оружие, как и у двух остальных. Лицо настороженное. Не выпуская пистолета, он левой рукой приподнимает и отталкивает штурмана к блистеру, перегибается через стол, шарит у него по боку и вытаскивает из кобуры пистолет. Штурман не догадался положить его на столик перед собой или хотя бы на блистер. Не догадался или не захотел?

Усатый показывает пистолет бородатому, прячет его в карман, проходит к командиру, охлопывает его по пояснице и отстегивает нож. Бородатый глядит на командира, неодобрительно покачивает головой, забирает нож и пристегивает его к своему поясу. Усатый так же ловко обыскивает второго пилота и бортмеханика, но у них ничего нет.

Все это проделывается быстро, четко, профессионально. Без единого звука.

Командир откидывается на спинку кресла, поворачивает голову, обегает взглядом по привычной схеме приборы на доске и застывает неподвижно, уставясь взглядом в ночное небо над обрезом кабины. Второй пилот держит штурвал, лицо у него застывшее и тоже неподвижное.

— Командир, вы не хотите спросить, что происходит? — вежливо интересуется бородатый.

Странно, я не обратил внимания, что он единственный из тройки в зелено-коричневом камуфляжном комбинезоне, думает Останин. Неужели ему и здесь нужно выделяться? Впрочем, кто только и какой не носит сейчас камуфляж…

— Нет, — говорит он.

— Самолет захвачен революционными бойцами Ичкерии.

— Благодарю за разъяснение.

— Если вы будете точно выполнять наши указания, все окончится хорошо.

— Зачем вы убили моего штурмана?