Воробьиная ночь

- Высота, скорость, курс цели?

- Пять четыреста, четыреста пятьдесят, двести тридцать.

- Сопровождайте. Ждите.

- Сопровождать, ждать.

Белые птицы с серыми клювами висят в воздухе по обе стороны от Останина, словно привязанные. Ни на метр влево, ни на метр вправо, вперед или назад. Идут, как по струнке. Идиллически-мирная картинка, и стороннему зрителю, если ее кто видит, она наверняка должна нравиться. И переговоры, как между далекими собеседниками, так и внутри кабины, совершенно мирные. Обыденные. Деловые.

- У вас есть какое-нибудь решение, командир?

Останин поворачивает голову к Аслану. Первый шок у того, по всей видимости, прошел, и лицо его сейчас абсолютно бесстрастно.

- Нет у меня никаких решений.

- Но что-то вы можете предложить?

- А вы?

Аслан долго молчит. Потом отворачивается.

- Продолжайте следовать с этим же курсом.

Ну, мать твою... Соломон!

Командир тоже отворачивает голову, плотнее устраивается в кресле и смотрит перед собой немигающим взглядом. Положеньице. Как бы выходил из него его дядюшка Кастусь Грабарь, если бы влип вот в такую историю? Но тот ведь хоть знал, где свои, где чужие. А тут весь мир против тебя. Черта он знал, и черта он вышел. Выпрыгнул из огня да в полымя. То же и с тобой повторяется. Родовая отметина, что ли? Не убьют, так посадят... И как же огорчатся все подонки мира, если именно он окажется не на высоте. Ведь сами-то они такие порядочные и благородные, что куда там... за чужими спинами.

Не злись, приятель. В твоем положении это тебе не по карману. И заботы о чести оставь другим. Вот твои заботы...

Черно-синяя стена вырастает по курсу, охватывая весь горизонт дугообразной лентой. Она еще далеко, но и отсюда он различает беспрерывно вспыхивающие в ней огненные сполохи.

Останин придвигается к тубусу локатора и долго всматривается в прорисовывающуюся вслед за бегущей линией развертки безрадостную картину. Потом снова устремляет неподвижный взгляд прямо перед собой. Сердце его на какое-то мгновение болезненно сдваивает.

Вот ты и дождался воробьиной ночи... или утра... без разницы.

Брови его сдвигаются, лицо становится угрюмым. Он поднимает левую руку и обхватывает ею ручку штурвала. Ставит ноги на педали. Упершись ими покрепче, сдвигает тело вплотную к спинке сиденья. Потом переносит правую руку на пульт бортмеханика и отключает автопилот. Перестраивает радиостанцию на частоту Астрахани. Правая рука тоже ложится на ребристую поверхность штурвала.

- Истребитель передает: делай, как я, - говорит Аслан.

Но Останин и без его подсказки видит. Самолет, висевший рядом с ним, покачивая крыльями, выходит вперед. Летчик, приподняв над собой руку, смотрит на командира и кренит машину в левом развороте.

Конечно же, в истребителе сидит не осел и слишком хорошо понимает, чем грозит им всем возвышающаяся перед ними черная мрачная стена. То, что она состоит всего лишь из дождевой пыли и капель, не делает ее податливей, чем если бы она была возведена из железобетона.

- Вы своего решения не меняете? - спрашивает чеченца командир.

- Нет.

- Если мы туда войдем, то обратно уже не выйдем. Мы вообще никуда не выйдем.

- Постарайтесь выйти, - отрезает тот. - И не обратно, а с той стороны.

Вот так со всеми твоими прикидками и расчетами. Ты хотел получить небольшую болтанку... так, слегка выворачивающую у посторонних головы и внутренности. Сейчас ты получишь ее на всю катушку и на всю оставшуюся жизнь, до отвала налопаешься.

А все-таки, ваша мама вас любила?

Левый истребитель все дальше уходит в сторону, выписывая дугу перед взбухающими в бесконечность облаками. На фоне этой огромной и грозной стихии серебристый самолетик кажется просто никчемной мошкой, которая через мгновение будет смята и брошена прахом на уже начавшую мутнеть от поднимающегося песка землю. Истребитель справа подходит почти вплотную, как бы пытаясь оттереть их машину от надвигающейся угрозы. Останин медленно поворачивает голову и видит, как пилот поднимает над собой руку и грозит ему сжатым кулаком. И его молоденькое лицо он видит сквозь плекс шлемофона - сердитое и наверняка лейтенантское.

Командир несколько мгновений смотрит на него в упор, они оба смотрят в упор друг на друга и оба хорошо видят друг друга и, наверно, тот кричит ему что-то по рации, потому что подглазья у него передергиваются, но Останин так же медленно отворачивается и застывает в неподвижности, уже глядя прямо перед собой.

Мрак перед ним то и дело вспухает багряными отсветами, прорывающимися откуда-то изнутри туч, будто там лопаются огромные огненные пузыри. Иногда по ним пробегают ломаные линии, словно прорастающие коренья.

Странно, что в грозу они входят почти сразу. Войдут. Обычно перед грозовыми фронтами на много километров и десятков километров простирается более спокойная слоистая или слоисто-кучевая облачность.

- Что говорят истребители? - спрашивает командир Аслана.

- Ничего, - отвечает тот не сразу.